Легенда старого Чеколтана

Он быстро сделал пакет, положил туда найденную записную книжку и свое письмо, запечатал, а так как адреса капитана первого ранга не знал, то решил послать пакет на имя Рыбакова, приписав внизу: «Для Буранова А. А.».

«Постой, а что, если это Федор?.. Надо бы приписать… Впрочем, к чему громоздить загадки? Удастся прочитать записи в книжке — будет известно, кому она принадлежала, а нет…»

Виктор отодвинул пакет на край стола и взялся за письмо к Оле. В нем он ни слова не говорил ни о своей работе, ни о том, что нашли погибшего моряка.

* * *

Останки обоих моряков, и найденного Шороховым, и Н. Соколова, решили похоронить рядом. На следующий день на вершине высокой скалы, нависшей над входом в бухту, поднялись два белых обелиска. На одном из них прикрепили латунную пластинку с любовно выгравированной надписью:

«Неизвестный

моряк-черноморец,

     погибший

в боях за свободу и

независимость нашей

       Родины.

Вечная слава герою!»

Такая же пластинка засияла и на другом обелиске. Текст надписи на нее был перенесен со старой медной дощечки.

Через несколько дней минеры закончили обследование побережья бухты.

Многому за это время научился Шорохов. На днях Бондарук подозвал Шорохова к обнаруженной в кустах артиллерийской мине.

— Смотрите, — показал он, — боек почти касается капсюля…

Шорохов нагнулся и осторожно стал осматривать мину. В передней части ее сквозь проржавевший колпачок виднелось острое жало бойка и на расстоянии какой-то доли миллиметра от него сероватое вещество взрывателя.

— Теперь поглядим, что дальше будет…

Бондарук положил около мины небольшой проволочный якорек — кошку, привязанную к длинному шнуру, затем они отошли в укрытие, и Бондарук тихонько дернул за шнур. Сразу же раздался неожиданно громкий хлопок взрыва.

— Чуть пошевелилась и — взрыв, — сказал старший техник-лейтенант. — Вот так же могло быть и с той связкой гранат…

Нет, теперь уже Шорохов не станет поступать так опрометчиво!..

Как бы то ни было, но все кончилось хорошо — берег бухты проверен, очищен, строители могут работать спокойно. И ничего загадочного здесь не оказалось. Просто прижатые к морю фашисты сопротивлялись, пока за ними не пришел катер. А потом вместе с катером пошли на дно крабов кормить. Катушки провода? Ну так что? Мало ли разного военного имущества осталось на дорогах войны?

Мысли Шорохова перескочили на другое. Вечером придет катер, и утром они будут в базе. И может, выдастся свободное время, и он увидит Олю. Он уже представлял себе, как они встретятся, как он ей скажет, что больше уже не может без нее жить, что…

— Давай-ка, Виктор Иванович, все-таки съездим туда, — прервал размышления Шорохова старший техник-лейтенант, показывая на обрушившиеся, точно взорванные, скалы в дальнем углу бухты. — Время у нас еще есть.

Виктор согласился.

Бондарук пошел на стройку за резиновой шлюпкой, а Шорохов прилег на обкатанную гальку у самой воды.

Мокрые камни блестят, отражая солнце: волны набегают на них, будто пытаясь смыть солнечный свет, и, обессиленные, отступают. А камни блестят все ярче, словно смеясь над зеленоватой водой. Залетевший ветер рассыпал горсть морщин по воде, но скоро стих, и снова застыл клочок моря в окружении темных скал.

Неторопливо текут мысли, перескакивая с одного на другое, и все время возвращаются к одному — к Оле.

Вот послышались громкие хлопки мотора. Виктор поднял голову — в бухту входил глубоко сидящий в воде сейнер. Странным было это обычное рыбацкое суденышко; далеко за борта выдавались на нем какие-то причудливые надстройки. И только когда сейнер подошел ближе, Шорохов увидел, что на палубе лежат большие металлические фермы.

— Все-таки нужно расчистить вход в бухту, сделать ее доступной для крупных судов, — услышал Виктор голос Бондарука; задумавшись, он не заметил, как подошел старший техник-лейтенант. — Тебе письмо.

— Откуда! — удивился Шорохов. «Ведь никто не знает моего здешнего адреса», — мелькнула мысль.

— Из части переслали… — подал конверт Бондарук и, отойдя в сторону, стал надувать шлюпку.

Шорохов быстро разорвал конверт. Ну, конечно же, от нее, от Оли. Письмо небольшое — только о работе, практике, о больших и малых заботах, что постоянно встречаются в жизни. И все же любовь и тоска чувствовались в каждой строчке, в каждом слове.

«Практика у нас скоро кончается, но я не уеду, не могу уехать, не повидав тебя, — писала девушка. — Я понимаю, ты не можешь сообщить, где сейчас находишься, что делаешь. Да мне это и не нужно. Но прошу тебя, напиши, когда ты будешь в городе. Или, может быть, мне куда-то можно прийти или приехать? Мне необходимо, — это слово было подчеркнуто, — тебя увидеть…»