Легенда старого Чеколтана

«И мне нужно тебя увидеть, — подумал Шорохов, — очень нужно… И мы увидимся, только сообщать я тебе ничего не буду, а приеду сам. Завтра, а может, и сегодня будем вместе…»

Он опустил руку с зажатым письмом и со счастливой улыбкой смотрел на набегающие на берег мелкие волны. И видел он не море, не волны, а словно чуть-чуть припухшие Олины губы, задорно вздернутый носик, тугие русые косы, глаза с солнечными искорками.

— Чего ты такой грустный? — спросил Шорохов Бондарука и сам удивился бестактности своего вопроса.

Эти дни, полные опасностей и тревог, сблизили молодых офицеров. Однажды они лежали, отдыхая, в комнате. День угасал, в окна проникал тот призрачный полумрак, когда еще видно, но линии становятся нечеткими, предметы словно расплываются. В отдалении звучали переливы баяна, песни, смех, — там веселились вместе с молодежью стройки неразлучные друзья Колокольников и Коваль. Офицеры слушали, молчали, а потом разговорились.

Сначала разговор зашел о приборе.

— Образно говоря, мы мир ощущаем благодаря отражению, — начал Бондарук. — Отражается свет от предметов — мы видим их. Радиоволны проходят сквозь туман, тучи, дождь и доносят до экрана локатора отражение окружающей обстановки. На этом же принципе работают эхолот и гидролокатор. Рентгеновские лучи проходят сквозь непрозрачные предметы, еще более велика проникающая способность космических лучей. Для них и метровая свинцовая плита не преграда. Значит, можно создать такой генератор, волны которого проникали бы на определенную глубину в землю и отражались от предметов, имеющих другую структуру, чем окружающая среда. Так?

— Так, — согласился Шорохов.

— Создашь такой прибор и будешь, как сказочный богатырь, на аршин сквозь землю видеть, — улыбнулся Бондарук. — Ладно, я согласен не на аршин, а на пол-аршина. Пока вполне достаточно…

— Так миноискатель…

— Там другой принцип. Миноискатель обнаруживает только металлические предметы, ну, а если — вернемся к своей специальности — мина в деревянном или пластмассовом ящике? Ждать, когда она взорвется? Я думаю о том, чтобы видеть, именно видеть, на таком же экране, как телевизионный или радиолокаторный, все, что есть под землей. И это можно сделать. Да что — сделать! Слушай-ка!

Бондарук вытащил из блокнота небольшую бумажку, пододвинулся поближе к окну.

— «Исследователи выяснили, — начал читать он, — что морские звезды обладают способностью обнаруживать в песке, на дне моря, на глубине до 10 сантиметров, двустворчатых моллюсков — свою основную пищу…»

— Понимаешь, какая-то морская звезда, беспозвоночные, или как там они называются — иглокожие, организмы, находящиеся где-то на самых первых ступенях развития, и то ощущают сквозь землю на огромную для них глубину — на целых 10 сантиметров. А мы-то ведь люди, как говорится, венец творения. Пусть у нас своих подобных органов нет, но создать мы такие приборы можем? Можем!

— Давно вы над ним работаете?

— Давненько… Проблема, в основном, решена, только прибор пока получается слишком громоздким. Его впору на автомашине возить, а нужно, чтобы был портативным. И это можно сделать…

— А мне хочется определить закономерность в установке камуфлетов и ловушек-ликвидаторов, — сказал Виктор.

И не удержался, поделился мечтой своего детства.

— И еще хочу мир повидать. Океаны, дальние острова, тропики, антарктические айсберги… А то ведь мы на мир пока чужими глазами смотрим… И чтобы любимый человек был рядом…

Он думал об Оле в этот момент, хотя имени ее и не назвал.

— А у меня не получилось личное счастье, — глухо сказал Бондарук.

— Почему же? — заинтересованно спросил Виктор и даже приподнялся на локте, пытаясь разглядеть лицо товарища, но в сгустившихся сумерках видно только бледное пятно на белой подушке.

Бондарук долго молчал.

— Даже не знаю, — наконец сказал он. — Любить ее — любил… Просто разные мы люди. Совершенно разные. Познакомили меня с ней на вечере, когда мне орден вручали. Орден в мирное время — значит герой! А какой я герой?

Василий Николаевич снова замолчал, молчал и Шорохов.

— Она, наверное, думала найти во мне героя, какие иногда бывают в кино и на сцене, — от такого «героическим» за версту прет. Что он ни сделает, все исключительное, не так, как у простых смертных… Я не таким оказался. И так все время занят, а тут еще этот прибор… Каждую свободную минуту ему отдаю. Скучно ей стало. Сначала стала ходить на вечеринки, потом, по-видимому, с кем-то познакомилась. А недавно совсем ушла… Разлюбила. А весьма возможно и не любила никогда по-настоящему… Ведь я, видишь, какой…

«Какой?» — чуть было не спросил Шорохов. За последнее время он не замечал ни рябоватого лица товарища, ни его непослушных, словно спутанных, волос, ни немного кособокой фигуры от привычки прятать искалеченную кисть правой руки в рукав — ничего. И теперь, когда он попытался представить себе облик Бондарука, перед глазами возникли высокий лоб, ясная голубизна глаз, сквозь которые, казалось, видна была большая, чистая, отзывчивая душа.

«Да ты… красивее всех, кого я знаю», — хотел тогда сказать Шорохов.