Легенда старого Чеколтана

За ужином говорили обо всем понемногу: о тайге, золоте, новой железной дороге, которая пройдет неподалеку от нашего улуса. При изыскании трассы дороги Африкан Григорьевич был проводником.

Потом я спросил, а правда ли, что здесь шаман есть?

— Есть, — подтвердил Налымов.

— Ну, как же так, — возмутился я. — Столько лет Советской власти, и вдруг шаман шаманит…

— Камлает, — поправил меня дед Африкан.

— Хорошо, камлает. Но ведь здесь уже сплошная грамотность!..

Африкан Григорьевич погладил бороду, поинтересовался:

— А попы вон тоже… говорят, в Москве есть.

Что я мог ему сказать? Действительно, есть в Москве церкви. Столица, народ там пограмотнее, чем в глухом хакасском улусе, а вот поди ж ты!..

— Шаман — дрянцо, — махнул рукой Налымов. — Камлает — смех берет. Топчется на месте, бубном трясет, кричит что-то. А что — и сам, наверное, не знает. Да и не шаман он вовсе, в войну в тайге прятался. Боялся на фронт попасть…

— Так, может, сообщить о нем куда следует!

— Сейчас бесполезно — амнистия. Кабы раньше его за шкирку взять!.. Ну и потом, будь здесь добрый врач, кто бы к шаману пошел?

Действительно, фельдшер в улусе никудышный. Если он и знал что-нибудь, так уж давно забыл. Все болезни пирамидоном и аспирином лечит. Да еще к спиртному неравнодушен. Видел на днях: идет по улусу, ногами вензеля выписывает, поет во все горло:

В селе Малом Ванька жил,
Ванька Таньку полюбил…

(Буду в районе, поговорю в здравотделе об этом. Пусть сюда дельного человека пришлют).

— Фельдшер фельдшером, — все же не сдавался я, — но и суеверие здесь глубоко укоренилось. — И я стал рассказывать о Поющей пещере, о колдовстве.

Анна Африкановна прямо заявила, что все рассказы о пещере выдумка. Петр Павлович отнесся к этому более сдержанно. Только и сказал, что он давно собирается проверить достоверность рассказов.

Тут дед Африкан вдруг нас оглушил:

— Был я в ней…

Мне сразу вспомнилась отвесная скала и небольшое овальное отверстие неподалеку от орлиного гнезда. Спросил:

— Разве туда можно добраться?

Африкан Григорьевич даже взглядом меня не удостоил.

— Был я там, — повторил.

Мы все, конечно, стали спрашивать, что он видел. Африкан молчал, только покачивал мохнатой головой.

— Действительно, чертовщина в этой пещере какая-то, — сказал наконец.

Помолчал и добавил:

— Сам я ни в сон, ни в чох, ни в птичий грай не верю, но… — и замолчал.

Конечно, такие слова только подогрели наше любопытство.

Мы уже по-настоящему на него насели — расскажи да расскажи. Да не так-то легко было этого лесного лешего уломать. Крутит головой — и баста.

— Вы, мол, грамотные, будете над стариком смеяться.

В конце концов сдался:

— Ладно, расскажу… Врать — в жизни не врал. И сейчас буду говорить, что своими глазами видел. А там ваше дело — верить или не верить.

Все мы поспешно заявили, будем, дескать, верить каждому его слову.

— Так вот, добрался я до пещеры. Как — не столь важно. Трудно, конечно, но возможно. Долез я, значит, задержался у входа — вспомнил, что об этой пещере говорили. Э, думаю, была не была! Зажег фонарь — и внутрь. В пещере летучих мышей полно, грязь чуть ли не по колено. Дальше — лучше. Грязь позади осталась, под ногами — твердый камень. Пошел. Шагаю дальше. Смотрю, потолок снижаться начал, и пол вроде бы вниз пошел. Пригнулся я, шагнул — и тут…

Он замолчал, оглядел каждого из нас и продолжал:

— И тут словно кто меня за ноги дернул. Я со всего размаху и шлеп на каменный пол…

Я представил себе, как грохнулась такая громадина. В другое время, может, и улыбнулся бы, но тогда не до того было.

— Вот тут и началась чудасия, — продолжал Африкан Григорьевич. — Фонарь, спасибо ему, не разбился. Только керосин в нем взболтнулся — он еще ярче гореть стал. Начал я подниматься, взглянул вперед, а на меня лицо смотрит. Огромное, во всю ширину пещеры. Да строго так, словно спросить хочет:

«Зачем-ка сюда забрался?»

Ну, думаю, меня этим не испугаешь, я на медведя с ножом хаживал. Поднялся, иду. Впереди комель кедра лежит. Огромный, как только его в пещеру и втащили. На сундук похожий. Обтесали, значит.

«Вот, думаю, где клад-то хранится!» Нащупал крышку, поддел топориком. Поддалась. Под ней вторая. И ту сорвал. Смотрю, человек лежит, словно вчера умер. Лоб, нос, щеки, бородка реденькая. Все как положено.

И подумал — искал золото, а нашел труп. Кого это здесь недавно похоронили?..

Не успел я это подумать, как…

Африкан Григорьевич остановился, проглотил слюну, вздохнул и продолжал:

— …как лицо человека, прямо на моих глазах, почернело, сморщилось и рассыпалось в пыль. И одежда. Только что яркими красками блестела, а тут осела вдруг. Словно тело, на которое она надета была, исчезло. Потом ткань посерела и тоже в труху обратилась…