«Какое это чудо — керосиновая лампа! Ты, Зойка, даже себе не представляешь. Не семилинейная, и не десяти, а двадцатилинейная, так называемая «молния». Свет от нее сильный, ровный. При таком свете приятно читать. А если еще прикрыть стекло самодельным бумажным абажуром… В комнате полумрак, на столе — светлый круг, чуть-чуть шумит огонь в лампе, над абажуром мошкара вьется. Хорошо, уютно.
Я люблю работать вечерами. Днем жарко, пыльно. К вечеру обычно ветер стихает, сквозь открытое окно внизу — школа и дом Аввакумовых стоят на небольшом пригорке — видны редкие огоньки в домах улуса. Едва слышно шелестит листва молодых тополей. Выстоят ли они зимой? Петр Павлович несколько раз пытался развести сад, и каждый раз деревья вымерзали. Весной мы посадили вокруг школы топольки в несколько рядов. Если приживутся, тогда начнем под их защитой сад выращивать. Петр Павлович уже списался с опытной станцией — ему обещают дать несколько десятков саженцев зимостойких яблонь.
Вечерами в улусе тихо: люди ложатся и встают вместе с солнцем. Живут по принципу: дни — для работы, ночи — для сна. Но в субботу и в воскресенье много народу — и детишки и взрослые — собираются в школу. Иногда привозят кино, но чаще приходят просто так: поговорить, узнать новости. Недавно я рассказывал… О чем ты думаешь? О солунских братьях Кирилле и Мефодии, о древних славянских рукописях, о летописях, о новгородских берестяных грамотах… Говорил почти три часа. И хоть бы кто перебил или вышел.
А сегодня в школу Алеша притащил Чеколтана. Народу набилось — не продохнуть. Как ни упрашивали старого хайджи сесть за стол — отказался. Устроился на корточках в уголке. Алеша рядом с ним поставил небольшой черный ящичек — я сначала на него не обратил внимания. Чеколтан ударил по струнам чатхана и запел:
И одна за одной пошли тахпахи — так здесь называют импровизированные песни об алыпахах — народных богатырях. Особенно почитаются алыпахи Хулатай и Албынжи. Пел и о них Чеколтан, но больше о своем любимом Анарбеке. Пел он то же, что и в прошлый раз, правда, с небольшими вариациями, но, что меня особенно заинтересовало, сегодня он упомянул о каких-то книгах и шелковых свитках. А что, если и в самом деле эта Поющая пещера существует и в ней хранятся неведомые миру сокровища древней культуры?
Да… Ну, читай дальше. Кончил Чеколтан петь, все одобрительно зашумели — аплодисменты здесь не приняты. Но тут поднимается Алеша и говорит, хитро улыбаясь:
— Сейчас удивлять вас буду!
И верно, удивил. Поставил свой чемоданчик на стол, щелкнул выключателем. Что-то зашумело, затем тихонько зазвенели струны, и класс наполнился дребезжащим голосом Чеколтана.
доносились из динамика магнитофона слова спетого им тахпаха.
Я невольно взглянул на Чеколтана. Он сидел спокойно, но в глазах, в выражении лица чувствовалась какая-то растерянность. Он недоумевал, откуда вдруг у него взялся соперник по песням, да еще поющий его же собственным голосом. И, по-видимому, только из-за природной сдержанности промолчал, время от времени поглаживая чуть-чуть дрожащей рукой бородку, белесую, как степной ковыль.
Состояние Чеколтана заметил и Алеша. Он выключил магнитофон.
— Хорошая машина! — сказал он. — Вы, — повернулся Алеша к Чеколтану, — один раз поете — мы с Николаем слушаем, другой раз поете — один ветер слушает. Так много людей, — показал он на класс, — редко вас слушают. Здесь, — положил он руку на магнитофон, — ваш голос записан. Смотрите!
Он перемотал ленту, пустил ее сначала, еще раз перемотал, еще раз пустил.
— Сто раз слушать можно. Весь улус слушать может, вся страна слушать может, весь мир слушать может!
Глаза Алеши заблестели, щеки порозовели: его волнение невольно передалось и нам. А Чеколтан подошел к магнитофону, внимательно осмотрел его со всех сторон, затем осторожно погладил шершавый кожаный футляр.
Помирились!
Алеша удивил не только Чеколтана, но и всех присутствующих, за исключением меня да разве еще Петра Павловича. Остальные видели магнитофон впервые. Пришлось объяснить им принцип действия, показать, как он работает. Ты посмотрела бы, как блестели глаза у людей, когда они, сказав в микрофон несколько слов, сразу же слушали эти слова — собственный голос. Причем мне кажется, что взрослые радовались и удивлялись больше, чем дети.
Вообще-то магнитофон — прекрасная штука. Чем записывать Чеколтана торопясь и зачастую многое пропуская, не лучше ли записать на пленку все. Жаль, что прилагается всего только две бобины и отдельно ферропленка здесь не продается.
Если это письмо тебя еще застанет в Москве, не сочти за труд, купи несколько — сколько сможешь — бобин пленки. Пришли. Буду считать себя в неоплатном долгу и понемногу рассчитываться.