Легенда старого Чеколтана

Тогда… тогда я совершенно растерялся. Сгоряча написал тебе то нескладное письмо, затем захотелось побыть одному со своей тоской. Ушел в степь, подальше от людей. Бродил по ковылям, затем лег. Вспомнил все: и нашу с тобой нелегкую жизнь, и такую же нелегкую учебу. Встречи с Леной. Особенно первую, после студенческого вечера. Сначала нас шло много. Постепенно кампания уменьшалась. Вот осталось только четверо, потом одни мы — двое. Падает снег. Кругом все бело. Снег притушил свет уличных фонарей. Тихо. Казалось, никого не осталось в мире — только я и она. И еще снег. Падает на ее плечи, шапочку, оседает на бровях, ресницах. Вот на щеку упала снежинка, растаяла. Осталось влажное пятнышко.

Мы тогда о чем-то говорили, правда, я потом никак не мог вспомнить — о чем. Только одно помню — мне очень хотелось поцеловать влажное пятнышко от растаявшей снежинки на щеке. Не выдержал, поцеловал. Отшатнулась, взглянула удивленно и испуганно, потом уткнулась лицом в заснеженные отвороты моего пальто. Так мы и стояли. Долго-долго. И время как будто остановилось.

Вот и сейчас — закрою глаза и вижу медленно падающий лапчатый снег, снежинки на ее бровях, на ресницах, влажное пятнышко на щеке…

Знаешь, мне кажется, она меня принимала не за того, кто я есть. Виной этому моя нашумевшая курсовая работа, которую потом напечатали в журнале. Да еще докладчик — додумался на том вечере назвать меня будущим светилом науки, и ей привиделся над моей бедной головой нимб ученого.

Э, да к чему вспоминать… Скажу только, что так называемой ревности к ее сорокадвухлетнему доценту я совсем не чувствую. Странно. Может быть, я ее уже не люблю? Ведь сказал же кто-то: ревность — тень любви; а ведь чем ярче свет, тем резче тени. Нет, не то. По-прежнему, как только вспомню о Лене — становится нечем дышать. Тогда я стараюсь остаться один, сторонюсь всех. Впрочем, это не помогает — ведь от себя никуда не уйдешь…

А хотелось бы. Но, как писал Сергей Чекмарев:

Мечты маршируют, как роты солдат,
И мысли несутся, как конница,
Из всех событий, имен и дат
Одно лишь на свете помнится…

Недавно Алеша привез мне из райцентра подарок — приемник. Батарейный. Я давно хотел его купить, да почему-то сюда привозят только сетевые. А зачем они, если до сплошной электрификации у нас еще далеченько?

Включил, и — надо же! — «Элегия» Масснэ. Грустная, ласковая музыка льется из приемника, окутывает душу. Я слушаю и смотрю через открытое окно, как постепенно мрак заполняет долину, горы темнеют и только далекая вершина горы Тасхыл все еще розовая — солнечные лучи никак не могут распроститься с ней.

Но вот и Тасхыл померк. Впрочем, ненадолго. Завтра его вершина опять вспыхнет раньше других…

На этом кончаю. Пришел Алеша. Сегодня мы с ним посидим до полуночи — несколько дней пропустили, не занимались, нужно наверстывать.

Николай».

* * *

«Опять я тебя бомбардирую письмами, хотя знаю, что тебе сейчас не до них. Написал твоему суженому, да он что-то не отвечает.

Я ему посоветовал заняться изучением языков южно-сибирских народов и по проникновению в них иноязычных слов попытаться разобраться в передвижении племен, в их культурных и экономических связях. Интереснейшая работа! Если бы мне языки так же лезли в голову, как ему, я бы сам этим занялся.

Сегодня у меня нечаянная радость — утром пришли ребятишки, почти вся школа. Так и так, говорят, Николай Васильевич, поскольку вы не уехали в отпуск, то мы будем к вам каждое воскресенье приходить и читать стихи, а вы нас, дескать, поправляйте, чтобы мы правильно произносили.

И вот выстроились эти карапузы полукругом, и под алтайским небом зазвучали бессмертные стихи:

Богат и славен Кочубей.
Его поля необозримы;
Там табуны его коней
Пасутся вольны, нехранимы,
Кругом Полтавы хутора
Окружены его садами…

Может быть, тебе покажется смешным, а у меня — честное слово — защипало в глазах. Я стоял, слушал и ни разу их не поправил.

К следующему воскресенью обещают выучить «Мцыри» Лермонтова, потом «Легенду о горящем сердце Данко». Ну, уж там я каждое слово заставлю произносить правильно, а сегодня — не мог.

Да, можешь меня поздравить — стал более или менее свободно разговаривать на местном языке. Во всяком случае понимаю почти все. Вчера опять слушал Чеколтана, и Алеша не переводил, а стоял рядом и только поглядывал на меня, готовый в любое время прийти на помощь.

К Чеколтану мы направились перед вечером. До него далеченько. Улус наш невелик, но дома стоят безо всякого видимого порядка, как раньше кочевники юрты ставили — кому где понравится. Да и дома — их здесь называют туры — на юрты похожи: шестиугольные, с высокими коническими крышами. Здесь только недавно начали строить русские пятистенные избы.