Легенда старого Чеколтана

Встал Африкан Григорьевич — огромная тень метнулась по скале и прыгнула в черную пропасть, — подложил немного травы в костер, придавил ее камнем. Снова вспыхнуло пламя, заметались бесформенные тени по каменной стене.

— Долго все это рассказывать, однако время у нас есть…

Сел дед на камень, положил на колени огромные руки. Огоньки — отсвет пламени — запрыгали в глазах. Я молчу, знаю — рассказчиков торопить не следует, все дело можно испортить.

— Есть на Украине город Богодухов. Вот оттуда дед, из-под Богодухова. Я-то там не был, да и вообще из Сибири никуда не выезжал. Деду лет, наверное, двадцать пять было, когда односельчане решили переселиться на новые земли, в Таврию. От добра добра не ищут, поехали, потому что земли у людей после царской «милости» совсем не стало. Как тут крестьянину жить?

Сидит Африкан Григорьевич, смотрит на тлеющий огонек. Задумался, совсем забыл обо мне.

— В Таврии хорошо было?

— В Таврии-то? — словно очнулся Налымов. — Землю там получили. И земля ж какая — чернозем по метру. Уродило в первый год хорошо — ожили люди. А на следующий год… Только посеяли — черная буря налетела. Целую неделю солнце лишь в полдень неярким кружочком на небе показывалось. Потом сушь началась. Пшеница даже колос не успела выбросить, колодцы пересохли. За водой на Днепр ездили, но очереди. А до него больше пятидесяти верст… Вот так и вышло: один год урожайный, потом два-три засушливых. Пробовали всем миром колодец рыть, да где там — сорок сажен прошли, и ничего.

Поправил дед камень под огоньком, продолжал неторопливо рассказывать:

— Поселился по соседству немец-колонист. Завел овец, стал шерстью торговать. Разбогател. Экономию построил, пробил скважину. Воду разрешал брать, да не каждому. Не так скажешь, не так взглянешь — сиди без воды или езжай к Днепру. Ну и плата, понятно, за воду, само собой. Не деньгами, нет — каждый взрослый должен был две недели в год на него отработать. И работали. Что тут поделаешь?

Дед мой был на все руки мастер: и кузнечное дело знал, и плотничал помаленьку, и бондарничал. Вот однажды вызвал его немец-колонист к себе.

— Хочу, — говорит, — мотор поставить, водонапорную башню сделать, водопровод провести.

— Что ж, — соглашается дед, — вода — дело хорошее, — и пошел к немцу работать безо всякой платы, чтобы только вода была для поселенцев.

Подобрал себе помощников, начал водокачку ладить. Сам за чан взялся, который должен наверху стоять. Ну, долго ли, коротко ли, закончили все дела. Пришел немец работу проверять. Посмотрел, стал подбоченясь и:

— Карош, — говорит. — Я есть вас благодарит.

— И вам спасибо, — отвечают мужики. — Легче теперь нам будет.

— Конешно, легче. Механизация! — наставительно поднял колонист палец кверху. — За механизацию две недели да еще два дня работайт мне будайт.

И смеется.

— Такая злость меня взяла, — рассказывал дед, — сам-то колонист маленький, плюгавенький, только и делов, что животик торчит, а куражится.

Полез немец наверх к чану. Снаружи осмотрел — все хорошо, внутрь пожелал спуститься. Чан огромный: сажень с аршином поперек, сажень с четвертью высотой. Спустил дед немца в чан, тот походил-походил, увидел где-то в одном месте задирину и давай ругаться.

— Руска швайн! Карош вещь сделать не может!

За все доброе свиньей, значит, назвал. Тут уж дед не стерпел, вспомнил, как в самое горячее время люди на немца по две недели спины гнули, — крышку на чан надвинул и вниз. Тот бегает в чане, кричит что-то, стучит ногами, кулаками, а дед как будто и не слышит. Спрыгнул на землю, закурил дрожащими руками, а спичку прямо в стружки бросил. Сразу же и огонек вспыхнул, побежал по сухому дереву.

— Что ты, Иван, ведь пожар будет! — крикнул кто-то.

А Иван, дед-то мой, только рукой махнул и зашагал в степь.

Бросились тушить, да поздно. Сушь, жара. Через полчаса вместо башни только угольки остались. Немец едва жив остался.

Дальше — ясно: суд, каторга. Отбыл — поселился здесь. Семью выписал. Охотились, немного земли имели — жили… Вот так-то…

Замолчал Африкан Григорьевич, пододвинулся поближе к костру, рюкзак под голову, одеяло на плечи — спать собрался.

— Вы же хотели рассказать, как отца убили?

— Отца-то? А в тайге…

Опять помолчал.

— Тайга следов не хранит, кто убил — неизвестно.

По тону его я почувствовал — недоговаривает чего-то Африкан Григорьевич, но спросить постеснялся: старик начал посапывать. Заснул.

Вот, Зоя, наверное, на этом я и закончу повесть о своих похождениях. Сильно болит голова. Пойду к нашему эскулапу — пусть хоть пирамидона даст. До завтра.

Ваш Николай».

* * *

«Так получилось, как я и предполагал: фельдшер посмотрел мой язык, сосчитал пульс и дал пирамидона.

— Три раза в день, перед едой.

— По одной или по две таблетки?

Взглянул на меня оценивающе, разрешил по две.

Выпил две таблетки пирамидона и продолжаю рассказ о своем походе за сокровищами «заколдованной» пещеры.