Легенда старого Чеколтана

А где же сокровища? Неужели их вынес тот охотник? Да нет, речь шла о небольшом мешочке, утопленном в Енисее, а в легенде поется о больших ценностях.

Оглядываюсь и невольно вздрагиваю: со стены на меня смотрит огромное смеющееся лицо. Ведь только что, ну буквально пять минут назад, я видел его суровым, серьезным, а сейчас губы растянулись, у глаз морщины. Смеется, причем не только улыбается, а злорадно усмехается. Ну, как, мол, нашел сокровища?

Я начинаю понимать Африкана Григорьевича, — то вдруг кто-то за ногу дернул, то на глазах рассыпался труп, то это громадное лицо…

Честное слово, мне захотелось повернуться и тотчас же уйти отсюда. Сдержался. Хорош исследователь, чуть что — и пятки салом смазал. Но в чем же все-таки дело? Пригибаюсь к полу — нарисованное лицо вновь становится серьезным, выпрямляюсь — на нем появляется злорадная ухмылка.

Ага, вот оно что! Портрет нарисован на ткани из волосяных шнуров и так, что с изменением угла зрения меняется и выражение лица. Такой эффект иногда используется в рекламе кино: прямо смотришь — одна картина, зайдешь с другой стороны — другая. Оказывается, эта штука была известна давненько. Но каковы краски! Сотни лет прошли, а словно вчера нарисовано. Правда, здесь всегда темно, краски не выгорают, но все же…

Осторожно ощупываю ткань. Ба, да за портретом не стена, а ниша. В ней сложены не то свертки, не то кожаные мешки. Они покрыты вековым слоем пыли. Веришь, Зоя, у меня даже руки задрожали, так мне захотелось вскрыть хотя бы один мешок. Ведь там могут быть и сокровища, и неведомые миру манускрипты, и мало ли что еще…

Но нет, нельзя… Я только проверяю достоверность легенды — не больше. Я не имею права ничего трогать. Ничего. Этим в свое время займутся сведущие люди, а я тут могу такое натворить… Вон пример — вскрытый дедом Африканом гроб…

Все правильно. Еще раз осматриваюсь. Низкий свод пещеры, на полу потемневший от времени гроб, на стене — портрет, за ним ниша. В ней…

Ничего не тронув, я поворачиваю и иду обратно. Бреду медленно. Немного кружится голова. От волнения или от спертого воздуха? Возможно, и от того и от другого.

Снова груды помета, шорох крыльев вспугнутых летучих мышей. Но вот показалось круглое отверстие — выход из пещеры. Оно, как маяк, притягивает взгляд. Я уже ни на что не обращаю внимания — иду и иду к своему маяку, светлому кругу, сквозь который виднеется небольшой кусочек голубого неба.

Проем расширяется, словно раздвигается невидимый занавес, голубизна становится прозрачнее, гуще. Вот уже показались вершины гор, вон залитая солнцем долина. Еще один шаг, и я на карнизе. Глубоко вдыхаю свежий, дурманящий голову воздух. Осматриваюсь. Все то же — цепи гор, озеро внизу, солнце. Вон Африкан Григорьевич. Пристально смотрит, словно не верит, что я выбрался из этой пещеры живой и невредимый.

— Ну, что там?

— Все правильно, Африкан Григорьевич. Старый Чеколтан поет не сказку, не легенду, а старое предание, сохранившееся в памяти людей, — говорю я. — Можно идти домой…

— А это… Ну…

Я понимаю, о чем хочет спросить Налымов: не дергал ли меня кто за ноги, не смеялось ли надо мной нарисованное лицо.

Объясняю. Дед улыбается себе в бороду — в бороду Ильи Муромца, доволен, что все подтвердилось.

— Почему же труп… так сразу?..

— Не знаю… Но уверен, что в этом ни бог, ни нечистая сила не повинны.

— Интересно узнать бы…

— Узнаем.

Начинаем спускаться. Дед Африкан как-то странно ведет себя: чурается меня, как прокаженного. Идет то шагов на десять-пятнадцать впереди, то в стороне. Сели обедать — ест отдельно. Берестяной стаканчик, из которого я пил, велел бросить вниз. Глубоко все-таки суеверие въелось.

А когда пришли домой, Африкан Григорьевич предложил мне раздеться и всю одежду, в которой я ходил, разложить на солнце в дальнем краю огорода. Затем облил меня несколькими ведрами воды и только после этого разрешил одеваться во все новое.

Предстояло разгадать еще одну тайну Поющей пещеры — почему все, посетившие ее, погибали. Только все ли? Возможно, утверждение легенды — это своего рода охранительное мероприятие, а цепь случайностей с охотником и зоотехником только укрепила в народе это мнение? Ведь известно, что охотников за кладами везде и во все времена было больше чем достаточно.

Вечером в школе собралась уйма людей — чуть ли не весь улус. Люди сидят молча, ждут терпеливо, но я понимаю: все хотят послушать о нашем путешествии. Поневоле задумаешься: не рассказать — нельзя, рассказать — дорогу в пещеру покажешь… Разве можно поручиться, что кто-нибудь по нашим стопам не захочет туда проникнуть?

Однако рассказываю, опуская кое-какие подробности. В конце, на всякий случай, добавляю: