Легкий мужской роман

Я не люблю, когда многозначительно говорят о смерти. По-моему, это как раз тот случай, когда все предельно ясно. Я ненавижу смерть и презираю ее. Наверное, поэтому я так не люблю болеть. Болезнь я переживаю как покушение на свою жизнь, свободу и достоинство. Я впадаю в ярость от своей беспомощности и необходимости принимать ядовитые пилюли. Вот почему мой инфаркт был для меня больше, чем инфаркт. Не хочу говорить об этом.

Смерть, по-моему, так же реальна и невероятна, как и счастье. Это очень простое событие, фактическое событие. Оно случилось – и будьте любезны принять к сведению сию неотвратимую данность. Не отгораживайтесь иллюзиями, не унижайтесь. Сделайте смерть фактом жизни. Что понимать смерть? Она элементарна.

Неприятная неизбежность в другом – в том, что мы вынуждены переживать смерть, а переживание ее есть уже репетиция собственного ухода. Смерть другого ставит вас перед фактом конечности собственного существования. Прибавьте сюда жалость к ушедшему, если вы не окончательный эгоист. Прибавьте чувство страха за сына. Прибавьте обиду за попранную молодость, ненависть не только к смерти, но и к приспешникам ее, слабакам, маскирующимся под сильных мира сего. Прибавьте мою искреннюю любовь и искреннее горе.

Представьте все это, и вы поймете, что я испытал при известии о гибели Наташи.

Конечно, я не плакал. Слезы в таких случаях даются как благодать.

Мне ли молиться о благодати?

Она должна была в тот вечер пойти на последнее свидание к французу, большому другу деловых кругов Республики Беларусь. В устном контракте, который по отношению к Наташе всегда имел форму ультиматума, было оговорено, что француз будет не один, а с другом. Увеличение состава участников любовной вечеринки влекло за собой значительное уменьшение суммы долга, пароль доннер! Француз, как потом выяснилось со слов Наташиной подруги, морально добивал гордую русскую красавицу, желая ей добра. Он любил ее – вот в чем было дело! Он собирался жениться на ней и увезти ее в Париж, подальше от этих грубых славян. Но натыкался на упрямство несговорчивой девчонки, которая соглашалась вести себя только как шлюха и отвергавшей честь стать мадам. Рациональный француз, рассудив здраво, решил на прощание вытереть о нее ноги. В воспитательных целях. Не достаешься мне – достанься всем, превращайся в грязь, девка. Уж лучше бы убил как человек. Но в Европе так не принято. Среди прав человека нет права на убийство.

Именно месье заботливо и своевременно снабжал своего счастливого соперника информацией о посещениях Наташи французова логова, надеясь, что глупый Иванушка из ревности и самолюбия даст отставку своей невесте. Мои любимые люди не хотели причинить друг другу боль: Наташа скрывала француза, свою позорную жертву, которая унижала ее, а Иван скрывал, что он все знает о жертве Наташи, жертвуя своим самолюбием и любовью. Надо отдать должное умению француза убивать без газовых камер и нацистских приветствий. Умеет же просвещенная Европа поставить дело так, что тебя убивают, а ты должен благодарить убийцу и чувствовать себя виноватым. От большого ума, выпестованного в Сорбонне. А русская парочка вела себя действительно глупо, но я не брошу в них камень, читатель. И вам не советую. Будьте патриотами.

Подкованный в техническом и психологическом отношениях француз подбрасывал Ивану видеокассеты. Дешево и эффективно. Скрытые камеры были размещены по всей квартире (очевидно, в целях безопасности), и половые акты были засняты в ванной, на кухне, в спальне. Эротичный француз посылал глазку камеры воздушные поцелуи, приветствуя соперника. Настоящий месье. И какие же бешеные суммы он списывал за каждый свой оргазм! Это он покупал Наташу великодушием, большим французским великодушием. (Скрепя сердце вставляю нижеследующий сумасшедший, глумливый пассаж, пасквиль на Париж, центр мира. Кроме всего прочего, отрывок тормозит повествование, неоправданно замедляет развитие сюжета. Поэтому рекомендую его не читать, лучше пропустить. Итак, вашему вниманию пассаж, заканчивающийся словами «нехорошо, Париж. Стыдно.» – Б.В. )

С этих пор я презираю Эйфелеву башню, непристойно торчащую средь чрева Парижа, еще больше. Надень штаны, Париж! Эйфелева башня – это Париж глазами опарышей. Надо же, едрическая сила, башню посещают чаще, нежели Лувр. Далась им эта членообразная хреновина. Как же любят опарыши элементарные способы возвышения! Взобраться на башню, купить мерседес, поселиться в элитном районе – и ты уже недосягаем. Ты был в Париже и не умер. Что, Париж, не стыдно заигрывать с опарышами, против которых бессильна бастилия Лувра?