Лейли и Меджнун

Тот, кто уроки мне давал не раз
В науке слова, так повел рассказ:

Для Кайса начали искать вокруг

Наставника и знатока наук.

В той местности наставник славен был,

По нраву ангелам он равен был.

Учил детей он племени всего:

Не знал отрадней бремени сего.

Звезда наук, он был земле не чужд,

Открыл он сердце для народных нужд.

Высокий саном, был он к лести глух,

Превыше сана был высокий дух!

Был гнев его горячим, жестким был, —

В его руках и камень воском был!

Был гнев самумом, — не губил он роз,

Из племени былинки не унес.

Вкусивший светлый хлеб его щедрот,

Лепешкой жалкой солнце назовет!

Конюшней старой пред его страной

Казался беспредельный мрак ночной.

Родимый кров от недругов храня,

Он был сильнее ветра и огня.

От всех печалей мира и невзгод,

Как крепость, ограждал он свой народ.

Жемчужинами был мудрец богат,

Но лишь одною восхищался взгляд.

Взрастил он много роз в своем саду,

Но лишь одной ценил он красоту,

Светильником гордился лишь одним, —

Как искра, тлело солнце рядом с ним!

В его дому была свеча одна,

Как в небесах всегда одна луна,

Но та свеча была такой луной,

Перед которой слепнет глаз дурной.

Нет, не свеча, а кипарис блестит,

Которому завидует самшит!

Нет, не луна, а счастья звездный дар,

Не звездный дар, а солнца грозный жар!

Кто губы разгадает, кто поймет?

По цвету — финики, по вкусу — мед.

Ланитам кто сравненье дать готов?

То — луны под завесой облаков.

Как солнце — лик ее в ночи волос,

Ночное небо солнцем обожглось!

О ночь! Лейли! Мы смотрим на тебя, [2]

Рассвета блеск забыв и разлюбя.

Две брови черные на белом лбу,

Соперничая, начали борьбу,

Но родинка вмешалась в бранный спор,

И брови не воюют с этих пор.

Даруют брови, сведены басмой,

Свет полнолунья, спорящий со тьмой,

Их кипарисами назвать могу:

Не правда ль? Ветер их согнул в дугу!

Два глаза — два могучих колдуна.

Им сила чародейная дана.

О, дремой осененные глаза!

Истомой опьяненные глаза!

Над вами кипарисы в жаркий день

Простерли страстного желанья тень.

Чему я уподоблю ряд ресниц?

То — войско негров у своих границ.

Мигание? То негры пред тобой

Затеяли междоусобный бой.

Нет, неграми ресницы не считай!

Давно богат газелями Китай,

Потребны копья нам для ловли их,

Ресницы — копья. Взять готов ли их?

Но черный мускус пролила газель,[3]

И копья стали черными отсель…

Ее лицо в приманку нам дано,

А родинка — приманное зерно.

Попался на приманку человек,

И стал он пленником любви навек.

Так сладостен ее прекрасный рот,

Что стали и слова ее как мед.

В губах собрала сердца чистоту.

Родник живой воды — слюна во рту.

О все животворящие уста,

Рубинами горящие уста!

Гранильщик им ущерба не нанес,

В них — сок янтарный виноградных лоз…

Стройна, как молодое деревцо.

Мертвец воскреснет, увидав лицо.

Живой узрит — бессмертье обретет,

Другая жизнь к нему тогда придет.

Она, как мысль правдивая, чиста,

Как жалобы народной правота.

Две темные, тяжелые косы —

Две ночи в блеске неземной красы.

Вот почему ты Ночью названа!

Ты — Ночь могущества, ее луна![4]

Тебя хвалить захочет сын земли, —

Не сыщет слова, равного «Лейли»!

И всех ночей чудесней эта ночь,

И свет очей отца такая дочь.

Покой богатый ей отец отвел,

Покой — луны прекрасной ореол:

Он школой был. Подобные звездам,

Сияли дети, собранные там.

Учитель, о котором речь была,

Их наставлял на добрые дела.

Он райской гурией Лейли назвал:

Уроки ангел гурии давал.