Лекарство от забвения. Том 1. Наследие Ящера

Огненные опаловые горы первыми встречали отблески небесных клинков – это было отчетливо видно сквозь казарменные оконца. Еще бы! Исстари вся воинская часть королевской стражи Харх примыкала к Ладони замка-горы плотным полукольцом деревянных казарменных домиков. Расположение столь стратегически удачное, что ни один подлинный носитель опалового венца – будь он молодым амбициозным регентом Радху при незрелом принце Наддахе или безумным дряхлым Гимеоном – не внес в него ровным счетом никаких изменений. И, воистину, их можно было понять! Легко представить, как каждый из них в свое время бросал с обзорной площадки замка критический взгляд на казарменную постройку, затем переводил взор на обрамляющую ее горную панораму… Крутил и так и эдак, пытаясь мысленно перенести воинскую часть куда-нибудь еще. Скажем, ниже – к подножию опалового «трехгорья», под стены Перстня или, наоборот, расположить стражей своего покоя под хвойными зарослями вершины замка-горы.

Как бы то ни было, деревянный полукруг домиков вокруг Ладони своим существованием доказывает, что каждый из правителей приходил к светлой мысли, что лучшее – враг хорошего, и благоразумно отказывался от переселения стражи в другое место.

Стоит думать, что решающую роль играло то, как органично обиталище королевских стражников было встроено в горный массив. Все преимущества налицо. Достаточно высоко – просматривается и сам замок, и его окрестности, в том числе лежащие за пределами стен Перстня. В то же время высота не сказать что недосягаемая. Возникни малейшая угроза (а достаточная возвышенность не оставит ей шанса быть незамеченной) – вся королевская стража тотчас же ринется на защиту. А чтобы делать это с должным мастерством и сноровкой, не посрамив красную эмблему на груди, – вот тебе и Ладонь. «До Ладони рукой подать!» – такой игрой слов обычно по первости обмениваются между собой восхищенные и юношески восторженные новобранцы. Зрелые стражники, слыша это, конечно же, снисходительно скалятся: вот врастете, мол, поглубже в землю королевской службы, тогда-то кровушка в вас и охладится… Однако ж это не отменяло того, что до тренировочного полигона и впрямь «рукой подать». Расположенный на небольшом плато и со всех сторон огороженный волнистыми уступами, он выглядел словно рыцарская арена, созданная самой природой. И что скрывать, порой во время ожесточенных поединков или изнурительной боевой подготовки иной стражник искал сил для нового рывка в ободряющей мысли, что он – там, где мечтает оказаться любой огненный воин. А именно – на священной арене, высеченной в теле ярко-оранжевого опала волей самого Прародителя. Там, где Он желал лицезреть ярость, неустрашимость и упорство своих детей. Так что, когда наставало самое время рухнуть без сил на песок и сложить меч в знак поражения, особо верующие стражники лишь посильнее стискивали зубы.

«А что было делать?» – облекали они страх разочаровать высшие силы в лихую браваду. И, признаться, не каждый мог устоять перед искушением после кружки-другой добавить: «На меня смотрел Огненный! Клянусь, я не посмел подвести Прародителя!..»

Вот и наследники опалового венца, любуясь с террасы замка величием Ладони и опоясывающим ее браслетом казарменных домиков, всякий раз подавляли тягу к реформам и переустройству. Ибо хорошо понимали, что Огненный смотрит на них тоже и, пожалуй, куда пристальней, чем на тренирующихся воинов.

А кто они, короли, в конце концов, такие, чтобы спорить с богами?

Однако Дримгур, к примеру, не был венценосной особой, а его брат по оружию, Умм, в то утро находился настолько далеко от Огненного бога, насколько вообще возможно. Так что преград для споров не было никаких.

Чем неугомонный и как-то чересчур – даже для себя – возбужденный Дримгур поспешил воспользоваться.

– Не понимаю, – качал он головой, вытаращив на сослуживца глаза в искреннем недоумении, – хоть убей, не понимаю я твоего недовольства!

– А тебе и не надо его понимать, – в который раз отвечал Умм. Он говорил с подчеркнутой отчужденностью, как человек, мысленно уже выставивший собеседника из круга своего доверия и с раздражением наблюдающий, как тот с бараньим упрямством ломится в закрытую дверь.

Именно этим представителем парнокопытных в глубине души и чувствовал себя Дримгур. И было из-за чего! Это вчера они приволоклись сюда под вечер, чуть живые от переизбытка впечатлений и открытий. Да, Дримгур первое время после наказания держался молодцом. Можно сказать, он даже парил над болью от выжженной татуировки, ощущая ее лишь наполовину. Разум словно отказывался полноценно фокусироваться на физическом дискомфорте. Он весь был повернут вовнутрь, в собственное глубинное отражение. А там… Там Дримгур все еще вздымал отрубленную голову перед своей несметной армией, вбирая раздувающимися ноздрями живительный эликсир преданности и ликования. Там нарисованный на лбу треугольник из вражьей крови был горяч и солон – в нем еще чувствовалось биение только что вырванной с корнем жизни.