Там он, связанный клятвой с королем огненной земли, упивался смертью его подданных. Упивался одновременно болезненно и сладостно. «Рыжий вихор. Желто-зеленые глаза. Снятый с перерезанной шеи кварцевый оберег с королевской символикой, – подсказывала память в лучших летописных традициях. – И разливающийся по всему телу дурман истинного блаженства… От него веет засахаренной розой. И еще чем-то».
Запутавшись в новых, неизведанных эмоциях, прошлым вечером Дримгур уснул еще до того, как Матерь звезд успела погрузиться в потемневшие воды Вигари. Куда уж там было приглядываться к Умму и приставать к нему с расспросами о
Да ему, откровенно говоря, не хотелось портить внутреннее ликование и закипающее предвкушение чего-то
«Все завтра…»
«Завтра» ворвалось в окно деревянного домика и уже направо и налево размахивало по скромной комнате стражников рубиновыми да золотыми клинками. Гость, которому не нужно приглашение.
Гость, который никогда не спросит, удобно ли тебе принять его; готов ли ты распечатать сверток даров, которые он, хитро улыбаясь, протягивает тебе.
Дримгур, разумеется, был не из тех, кто упускает новые возможности. Едва распрощавшись с остатками отрывистого сна, он тотчас же вцепился в
Однако кое-что в этот раз изменилось. Едва ощутимо – на уровне шестого чувства. И вместе с тем достаточно, чтобы обратить внимание.
Запах – непривычный и одновременно узнаваемый. Куда бы ни устремился юноша в своем сновидческом странствии, за ним всюду следовал аромат засахаренных розовых лепестков. «Тот самый…» Отдельные порывы ветра обрамляли его сладким душком разлагающейся плоти – теперь уже знакомым и оттого куда менее отталкивающим. И что самое удивительное, Дримгуру не хотелось убежать, чтобы спастись от тяжелого духа, как на его месте сделали бы многие. Напротив, он послушно следовал за этим запахом, словно хорошо выдрессированная собака-ищейка.
За несколько мгновений до побуждения юноша осознал, что этот странный сон был вовсе не путешествием. Во всяком случае, не из числа тех, к которым он привык с раннего детства. Это было преследование. Отчаянное преследование желанного аромата.
Теперь же, наяву, никакого аромата не было и в помине, если не считать горького аптекарского запаха шалфея пополам с сухим сеном да крепкого кожаного духа смазанных жиром сапог. Не отыскав обонянием ничего похожего на ту «склепную розу», Дримгур даже раздраженно поморщился.
Зато рядом был Умм – что весьма и весьма неплохо. Очень даже кстати! Тоже ведь, поди, и сбит с толку, и вдохновлен, и обескуражен, и горд посвящением в жреческую магию, недоступную простым смертным. Возможно, он даже немного испуган, если судить по бледности и легкой дрожи в запястьях. «Но это наверняка запоздалая отдача от выжигания татуировки» – догадался Дримгур.
И на всякий случай сверился с собственными ощущениями в области плеча, осторожно дотронувшись до краешка свежего розового рубца:
– Жжет, зараза!
Умм никак не отреагировал на возглас. Он не то что промолчал, а не подумал даже шелохнуться в ответ на громогласный призыв к дружескому сочувствию. Это заставило Дримгура – так, на всякий случай – подняться со своей лежанки, подойти к Умму вплотную и внимательно к нему приглядеться. «Жив, слава Огненному», – заключил юноша. И тут же озаботился другим вопросом: «Но что за злые духи тогда связали его язык?!»
– Умм, дружище! – встревоженно произнес он и потормошил товарища за плечо. – Умм! Ты тут вообще? Со мной?
– Да уймись ты, наконец, – хрипло и с явной неохотой выдавил тот.
Умм как-то ломано потянулся на лежанке и только потом вялым движением стряхнул лапищу Дримгура. И тотчас же пожалел, что не сделал этого раньше: дурень вцепился аккурат в поврежденное место. Руку резко прожгло, будто к ней приложили раскаленную кочергу и затем от души надавили. Боль почему-то отстрелила в левый висок, да так там и повисла противно зудящим насекомым.