Лекарство от забвения. Том 1. Наследие Ящера

Переплетаясь друг с другом, необыкновенные цветы и прочие растения ручной работы увлекали взгляд дальше – на широкую террасу, примыкающую к опочивальне. «Оранжерею», как придумал называть ее Кафф. По сравнению с ее размахом цветочный уголок в опочивальне казался весьма скромным. Легендарная терраса благоуханных каменных диковин… Вот уж где литье драгоценных металлов и горящие в нем камни цвели буйно и безудержно – просто шагу ступить некуда! Иные достигали ростом взрослого хархи и грозились уцепиться за волосы или плечо зазевавшегося гостя. От ароматов голова шла кругом. Звездный свет отражался в миллионах сверкающих граней, а резные листья слепили так, словно были из расплавленного золота. Спустя всего пару мгновений глазам делалось больно, а каменный сад, будто радуясь этому, начинал медленно кружиться перед утомленным и восхищенным взором. Тогда гости, как правило, церемонно просили прощения и… монаршего разрешения переместиться для переговоров куда-нибудь в другое место. Кафф на это только пожимал плечами и широко улыбался, почти не моргая. Похоже, он был единственным, кому действительно ничто не мешало в его ослепительном саду.

Разве бывает для короля слишком много золота?..

И все же, несмотря на тягу нынешнего монарха к роскошным диковинам, не все в их отношениях складывалось просто. Вопреки усилиям Каффа над всеми приметами его великолепного вкуса незримо, но властно вздымался неистребимый ореол старозаветности. Как ни странно, именно она здесь господствовала, именно она задавала всему тон: вживленная в полустертые древние гобелены с изображением горящих крыльев и ликующих хархи, смотрящая немым укором с галереи портретов предков… Как порой донимало Его Величество это висящее в воздухе немое осуждение! Дошло до того, что в итоге пришлось те самые портреты – да простят Каффа праотцы и прадеды! – перевесить на теневую сторону опочивальни. Нет, не сразу, конечно. Только по прошествии нескольких созвездий тяжких сомнений и утомительных препирательств с самим собой.

Кажется, их судьбу решила все-таки кровать… Да-да, та самая, на которой они с Дарией одновременно (как Каффу хотелось думать) проснулись в это по-харсхски лучезарное утро. Определенно, кровать и стала всему виной – и Кафф прекрасно помнил почему.

Некоторое время назад, выйдя по какой-то причине из себя – уж не из-за странностей ли младшего сына? – он ощутил обычное в таких случаях обострение чувств. Возлегши тем вечером на свою кованую кровать, декорированную потускневшими, но тщательно начищенными оранжевыми рубинами, он отчего-то ощутил гнетущий запах немощи. Этот тяжкий дух перебивал даже густое жасминовое облако над драгоценными соцветиями. Первое – и самое, казалось бы, очевидное – подозрение пало на несвежесть одеяла или россыпи подушек. Однако его тотчас же развеял знакомый дуэт «слез горного кедра» и теплых пачулей, который сопровождал сны короля уже много безмятежных ночей. Дело, как выяснилось, было не в запущенности постели: она оказалась свежей, взбитой и сбрызнутой ароматным настоем не хуже, чем обычно. Тяжелый дух настойчиво вбивал свои плесневело-затхлые клинья в благоуханную, почти тропическую гармонию опочивальни. Он ворвался в нее без спросу и, обнаглев, начал наводить свои порядки. Кафф метался по надушенным простыням в плену клочковатых видений и задыхался. Он бессознательно отмахивался от проклятого запаха, но это не помогало. Зародившись где-то в сердцевине ложа, скверный дух – физической слабости, тяжкой болезни, немытого тела, кислого дыхания – укоренился и сдаваться не собирался.

Ни на следующий день, ни созвездия спустя.

Нет, Каффу определенно меньше всего хотелось выставить себя параноиком. Да и что он мог сказать своему ключнику или слугам? Что они плохо следят за чистотой королевских покоев? Это было неправдой, а Кафф не привык без особых на то причин тиранить «простых людей»: не в его правилах. Приказать выкинуть кровать и заменить ее новой – по собственному вкусу? Об этом не могло быть и речи. Все же на Харх есть – точно есть – нечто такое, что слишком даже для короля. И нерушимая созвездиями традиция, предписывающая правящему монарху почивать на рубиновом огненном ложе предков, как раз была в их числе. Так что Каффу ничего другого не оставалось, кроме как сражаться с плесневелым дыханием древности самому…

Безусловно, смертью веяло от самого проклятого рубинового ложа, на котором проводили закаты своих жизней все его, Каффа, предшественники. Здесь, в ядовито-оранжевом свете рубинов старомодной круглой огранки, усеявших непомерно высокое изголовье, они постепенно утрачивали силу и здравый ум. Перебирали в памяти бессвязные воспоминания. Выпускали из дряхлеющих рук вожжи власти…

И вместе с ускользающей властью теряли себя.