При этом впервые за свою жизнь девушка всерьез и совершенно искренне подумала, что было бы лучше, если бы в их семейном противостоянии Обители выжила не мать, а отец. Он бы точно такого не допустил! Он ничего не скрывал бы от нее! И отец уж точно не поставил бы свою единственную дочь перед таким мучительным выбором!
Илари словно приросла к каменному полу, упираясь руками в морщинистую поверхность стола. Все смотрели на нее. Все чего-то ждали. Снова. И это уже с ней было – не ранее чем вчера! Клубок никак не распутывался и не превращался в путеводную нить. Она заблудилась в своем заколдованном круге.
Кухонный стол с лежащим на нем Елуамом превратился в неприступный барьер, из-за которого к ней требовательно тянулись чьи-то руки. Илари была готова поклясться, что это были не руки матери или ее будущего научного покровителя, а чьи-то чужие. И они по локоть в крови.
Причем эта кровь – не вынужденная жертва во имя лекарского милосердия.
– Думала, мы ничего не узнаем?!
Младшая уже перестала сопротивляться и безжизненно обмякла в тесных оковах ползучего морского папоротника. Шершавая кора трухлявого пня все так же болезненно царапала ее спину, а тугие путы до онемения впивались в кожу. В том числе в кожу лица: оно было наискось перехвачено колючим стеблем, концы которого крепились к узловатым выступам древесины. Щека кровоточила, обещая в скором будущем украситься глубоким уродливым шрамом. Одно хорошо – кажется, боль начала притупляться: самовнушение подействовало. В какой-то момент – возможно, это произошло гораздо раньше, чем старшие схватили ее и притащили сюда, – младшая гурилия перестала отождествлять себя с этой страхолюдной внешней оболочкой. Все равно это была не она: ничего из этого дряхлого гниющего убожества чернокнижница не могла бы назвать
Пусть делают что хотят.
Судя по расползающимся во все стороны синим кровяным струйкам, старшие действительно делали что хотели.
– Ты хоть понимаешь, что сотворила?! – легким движением рук придавливала ее к шершавой древесине Старшая. – Осознаешь ты, тварь, свое преступление на уровне миров? Знаешь, что это – чистой воды отступничество от заветов праотцев?!
«А то. Это, знаешь ли, не такая уж высокая цена за спасение шкур тех, кто населяет эти ваши миры», – отвечала Младшая.
Старшая услышала. К сожалению, веретено было внимательным слушателем именно тогда, когда это было меньше всего нужно.
– Ты еще смеешь дерзить
Она аж облизнулась, предвкушая сокрушительное поражение Младшей, и на всякий случай еще раз полоснула ивовым прутом по свободной от перевязи щеке. С ней всегда так – никакого сладу, если войдет в роль.
Однако то, что последовало за вопросом, мгновенно выхлестнуло из Младшей все присутствие духа и готовность принести в жертву свою жизнь во имя «спасения шкур» Сферы.
Предавшись мрачному торжеству, Средняя церемонно развела руки – вложенные в них черные ивовые прутья казались мечами правосудия – и медленно, смакуя каждое слово, прокаркала:
– Отдохнув после самой важной в истории Вига инициации, мы со Старшей сестрой заметили на нашем веретене черные клочья какой-то вселенской скорби. Мы ухватились за них и принялись распутывать. Хотели узнать, какая мысль нанизала на веретено эту грязь. Откуда на него намоталось столько тоски по простому смертному. Копание в этой грязи привело нас к твоим сопливым рассуждениям о новом пилигриме. Он должен был стать Обещанным…
На миг глаза Средней затуманили слезы тоски о несбыточном, и ее голос предательски сорвался. Однако чернокнижница быстро вернула себе присутствие духа, хлестнув Младшую еще раз – прямо по раскрытым от удивления губам, и продолжила:
– А ты убила его, нашего Обещанного, трусливо усомнившись в истинности заветов праотцев! Ты уничтожила наше будущее – всех нас! И поверь, мы бы узнали об этом и без твоих жалких причитаний. Разумеется, мы планировали приглядывать за Обещанным, а потому вместе с даром атмосферного дыхания вживили ему под кожу осколок нашего зрения. Да, мы не такие эгоистки, как ты, Младшая! Мы вытянули из себя часть умения