Лекарство от забвения. Том 1. Наследие Ящера

Королева сделала глубокий вдох, внутренне никак не желая входить в столь чуждый ей образ, но в конечном счете пересилила себя:

– Всем разойтись!

Собственный голос показался ей каким-то грубым лаем. В одно мгновение Окайра сделалась глубоко противна сама себе; отступать, однако, было поздно. «Так. Что им на моем месте сказал бы Бадирт?..» Порывистым движением королева избавилась от поддержки, оправила высокий ворот своего утреннего хитона, нервно проведя пальцами по ребристой стеклярусной вышивке, и гневно проговорила:

– Я здесь не для того, чтобы взывать к вашей помощи и довольствоваться ею. – И, словно опомнившись, уже гораздо мягче добавила: – Можете занять исходные позиции.

Стражники, повинуясь приказу королевы, плавно расступились, и свет из открытой опочивальни с новой силой впился в глаза Окайры. Дверь распахнулась еще шире – теперь нестерпимо сверкали драгоценные соцветия каменного сада: каждая кисть, зонтик, мельчайший колосок вносили свою лепту в это сияние. Воздушные радуги от фонтанных брызг разукрашивали его всевозможными цветами.

Сделав один робкий шаг в личное царство Каффа, королева растерялась. На нее нахлынуло столько света и роскоши, что Окайра едва не задохнулась. В своем простом, наглухо задрапированном хитоне она казалась себе попрошайкой, прошмыгнувшей мимо зазевавшейся стражи на королевский прием. Окайра не сразу отыскала взглядом огненное ложе – его что, переставили? – и две фигуры, праздно раскинувшиеся на нем.

Все ровно так, как она себе представляла. За исключением одной-единственной детали: в душе королевы ничто не шевельнулось. Она лишь почувствовала, скользнув взглядом по ложу Каффа, какое-то странное удовлетворение. Как будто псу наконец бросили долгожданную кость и он прекратил свой затяжной вой. Внутри все смолкло.

Что теперь? Как ей вести себя? Попытаться высечь из потухшего жерла хоть искру праведного гнева? Швырнуть в них какую-нибудь соблазнительную нимфу из слоновой кости? Может быть, разразиться проклятиями? Вызвать свидетелей?

Искра упрямо не высекалась, а пауза затянулась, задувая последние факелы внутреннего бунта.

От той смелой монархини, которая только что приказывала – неслыханное для Окайры дело! – стражникам и была готова идти по следам интуиции до конца, не осталось следа. Сама идея визита без приглашения казалась теперь по меньшей мере дурной. Что она принесла, кроме неприятного осадка, оставленного собственной самонадеянностью и бессмысленной грубостью (столь неуместной, сколь и фальшивой)? Это там, в своей зашторенной аскетичной спальне, распаленная утренними выходками Бадирта, она почувствовала в себе разрушительную мощь.

«Все уплывает из твоих рук», – свистело в ушах Окайры, когда за Бадиртом захлопнулась дверь и она осталась наедине с собой. Свист напоминал ночной ветер, гуляющий в подворотне. «Ты уже видишь, – угадывалось в его завываниях, – как все, кого ты любишь, отворачиваются от тебя. Ты хотела обмануть судьбу, но жестоко обманулась сама. Так все и должно быть, глупая честолюбивая девочка из северной провинции. Врахайи пока еще рисуют тебя на своих знаменах – скромную, милосердную, с дланями, полными жирной хлебородной почвы… Но мы-то с тобой знаем, что в твоих руках теперь только воздух. Женщины всего Харх взывают к тебе как к святой, просят о благословении новой жизни внутри них… Но мы – ты и я – очень хорошо знаем, что в тебе самой живет лишь неостывшее дыхание греха».

Этот голос – Окайра не могла точно сказать, был ли он внутренним, – продолжал страшно хохотать в ее голове, пока она бежала обратно – в противоположное крыло замка-горы. Зачем бежала? Не для того ли, чтобы убедиться в правоте голоса? Чтобы хладнокровно растоптать последние обрывки своей большой иллюзии о семейном счастье и перестать надеяться, что боги простят то чествование, которое им готовит Кафф на Горидукх?

Если бы. Все хладнокровие Окайры осталось там – в ее уединенной скромной молельне, где она пыталась испросить немного милосердия богов для Бадирта и Руввы. Возможно, в последний раз. И похоже, все созидательное и добродетельное, что прежде жило в сердце королевы, тоже осталось там, смешавшись на полу с черными обломками изваяния Матери звезд.