Лекарство от забвения. Том 1. Наследие Ящера

Однако нынче не время для меланхолии и сожалений! Не время для слез жалости к себе и к своему многострадальному народу! Слез пролито уже достаточно. Нужно действовать – сплоченно и решительно. Как неудержимый смертельный вихрь, как прочнейший сплав из всех кочевых племен и народностей острова! Шагг обернулся на бескрайнюю вереницу кибиток, походных телег, навьюченных лошадей и мулов, что послушно тянулась за его с бабкой повозкой. Над этим невообразимым караваном полоскались по ветру самодельные знамена из отрезов крашенины. На каждом из них – последний оплот веры врахайи в общее будущее на одном острове с хархи. Последняя надежда договориться и восстановить свои права без жертв и кровопролития. И вера, и надежда кочевого народа были запечатлены в лике Окайры. Их первая и, быть может, последняя защитница – такая же притесненная и непонятая, как и они сами. Нарисованная золой от молельных костров на холсте полотнищ, везде в профиль и окутанная монашеской чалмой, словно нимбом, королева будто бы сама шла к Подгорью вместе с табором Шагга. Размноженная на целую полотняную армию.

«Да! – едва сдерживаясь, чтобы не закричать в полный голос, беззвучно ликовал ведун, созерцая венец своих долгих усилий по объединению врахайи. – Знаки золы не солгали! Дитя Ящера само нашло нас! А святая королева парит хранительницей над моим несметным разноперым войском, где каждый ребенок стоит десятка надутых от спеси огненных воинов!»

К горлу подступил комок из тысячи невысказанных слов. Духи предков свидетели, этот народ заслуживает лучшей жизни, а он, Шагг, поклялся однажды на собственной крови в том, что врахайи ее получат. Он не из тех, кто бросает пустые слова и обещания на ветер, чтобы поскорее да покрепче ухватиться за вожжи власти. Его, Шагга, обещание, при всей своей ярко сияющей перспективе, имело и обратную сторону – черную, как вороново крыло.

Если вместо того, чтобы обрести новое будущее, его народ потерпит поражение и вслед за историей Харх растворится в безвременье, то ведун последует за ним. Да, Шагг давно все решил. Он сожжет себя, а пепел велит втоптать в землю, чтобы до него никогда не дотянулись руки черных шаманов Юга. Это решение было принято перед лицом духов, говорящих с ним рисунками из заговоренной золы. И нет пока на всей Сфере такой силы, которая могла бы его отменить.

Все очень просто…

Однако теперь многое изменилось. Почти все нужные карты у него, Шагга, в руках. «Клянусь святой Окайрой! – думал Шагг, с трудом веря, что в самом деле стоит у порога роковых изменений в судьбе врахайи. – Это стоило труда!» И добавил, всматриваясь в свой табор, похожий на гигантского змея, вальяжно петляющего по убранному к Скарабею полю: «То, что сейчас происходит, уже стоит всей моей жизни. Духи праотцев! – Он прижал стиснутый кулак к сердцу. – Я взываю к вашей мудрости! А если моя жизнь есть условие возрождения врахайи и восстановления справедливости на Харх, то… – ведун поднял голову к небесам и закрыл глаза, – забирайте!»

Шагг, однако, понимал: как ни уповай на мудрость духов, все же действовать и менять ход истории предстоит ему самому. Ему и бродяжьему племенному сплаву, что он ведет за собой, словно голова того самого змея.

И – нужно торопиться!

Шагг замахнулся и хлестнул жеребцов по пятнистым бокам, атласно лоснящимся под яркими лучами дневного звездного света. Деревня Овион – место судьбоносной встречи с дитятей Ящера – осталась позади. Теперь цепочка ее домишек казалась скоплением мелких черных точек, уплывающих все дальше и дальше за линию горизонта. Возможно, когда-нибудь, если духам не взбредет в голову вырвать удачу из рук Шагга, эти черные точки станут центром нового Харх. Именно сюда будут стекаться паломники и странствующие оракулы вроде Тихха со всех окраин огненного острова. А на месте того самого амбара, из которого прямо под копыта Шагговой лошади выскочила вчера окровавленная Дамра с дитятей Ящера на руках, возвысится главное Святилище Харх.

«И владычествовать в нем будет уж точно не Нездешняя…» Сам того не замечая, ведун уже размышлял об этом как о чем-то само собой разумеющемся. Возможно, еще вчера утром это прозвучало бы слишком смело и самонадеянно, но не теперь, когда в повозке Шагга сладко причмокивало во сне подлинное дитя Ящера. Это обстоятельство придало мыслям ведуна масштабности, достойной истинного реформатора: «В новом Святилище не будет места для выдуманных богов и их ложных поверенных, – почти хладнокровно рассуждал Шагг, поглаживая шрамированный рисунок на правой ладони: морская волна с торчащей из нее рукой; пальцы руки скрючены судорогой. – Это будет храм истории и священной памяти». Ведун глубоко вздохнул, крутя перед мысленным взором какую-то сложную полустершуюся мозаику, и наконец поставил точку в своих затянувшихся рассуждениях: «Осталось лишь восстановить историю и воскресить память. Если получится – мудрым словом и мирными переговорами, а если нет – то огнем и мечом. Правда, учитывая явления нашей так называемой «новой истории», боюсь, что слово – ненадежный союзник…»