Лекарство от забвения. Том 1. Наследие Ящера

– Вот возьмет Ящер да и рухнет нам всем на голову – то-то будет жертва! А то заладили: Скарабей, Скарабей… Еще неизвестно, откуда гром грянет! – И прибавил, уже значительно тише, будто оправдываясь за внезапную выходку: – Оно же так в жизни и бывает: боишься в горах дугорога повстречать, а несчастье-то к тебе с моря подбирается… Откуда не ждешь его вовсе. Да, так оно и бывает, – продолжил Куримар бормотать себе под нос, идя на зов дымных колец. – Приходит откуда не ждешь…

Нет, Куримар определенно не испытывал страха. Если судьбе угодно, чтобы он заблудился на подступах к Двурогому холму, трактирщик представлял себе одинокую ночь в лесу без внутреннего содрогания. Ну а если боги повелят Скарабею наслать в этот раз на Харх целый сонм жестоких испытаний – значит, так тому и быть. А может, все сложится совершенно иначе… Вдруг Ящер и в самом деле улегся на спину, чтобы нежданно-негаданно рухнуть всем на голову?..

«Так пусть эти «все» и переживают», – почти мстительно заключил Куримар. И резонно заметил: «Я к ним не отношусь». Мысли о том, что было бы неплохо, если бы и другим – не только ему, бедолаге – жизнь немного прижарила яйца, он старался гнать прочь. С другой стороны, неужели эти гнилые языки, лишившие его и жены, и репутации, и заработка, заслуживают лучшей участи?..

Трактирщик вновь поднял голову кверху, патетически тряхнув седыми патлами, чтобы еще раз полюбоваться на две трети будущего созвездия. «Вот он – знак богов для всех тех, кто считает себя умнее других! – осенило в одночасье Куримара. – Пока он, знамо дело, больше похож на какой-то набросок. Вроде того, по которому горемычный Гивдар тогда инхрустировал мою проклятую столешницу». Кабатчик непроизвольно сложил ладони треугольником и коснулся ими щетинистого подбородка, словно от кого-то защищаясь. «Но ничего! – Впервые за долгое время распрямил он свои сутулые плечи. – Этот рисунок скоро будет закончен, и, чтоб мне провалиться, он все-таки прижарит кое-кому яйца! Боги все видят! Они всяко лучше нас знают, как и когда это сделать!»

И Куримар заговорщицки подмигнул Ящеру. Теперь он, как и дым от костра Тихха, стал «старым добрым знакомым» трактирщика.

Не зря на Харх говорят, что порой созвездия заставляют деревья дружбы расти корнями вверх, а реки любви – течь вспять.

– Реки… – задумчиво пробормотал трактирщик, осторожно обходя редеющие зубья почерневших деревьев.

Он как будто на мгновение о чем-то вспомнил – не то эхо позабытого голоса, не то черты лица, размытые дождями времени… Вспомнил – и снова замер, словно позабыв, куда шел. Закрыл глаза и прислушался. Что это? Как будто легкое, невесомое прикосновение к колючей впалой щеке. Или это был всего лишь тихий плеск воды, умиротворенно струящейся между корней?

«Слава Огненному!» – отлегло от сердца у Куримара, когда он понял, что это оказалась действительно всего лишь река. Пожалуй, даже не река, а небольшой лесной ручей – урочище, отделяющее молодые хвойные поросли от холмистого нагорья.

Еще один верный знак, готовый подсказать трактирщику правильное направление. Только и всего. Однако это, знамо, лучше, чем всякое издевательское эхо да приветы от призраков. Ему, Куримару, с некоторых пор куда ближе стали простые, приземленные вещи, а чувства… Уж лучше привязать к ним камень потяжелее и как раз в такую реку забросить. Ибо проку от них никакого. «Чувства – они либо на глазах у всего честного народа тащат в твой трактир мертвеца, либо смешивают твое доброе имя с конским навозом, либо расхищают твое семейное гнездо!» Эту истину кабатчик не раз нашептывал заплетающимся языком тем смельчакам, что отваживались заглянуть к нему после того случая с Гивдаром.

Так что увольте. Никаких рек любви. И никаких друзей, кроме смолистого дыма, тревожных звездных начертаний да сказок оракула.

Осталось немного – и ручей сам выведет его к костру Тихха, что в таких потемках будет очень кстати. Куримару аж не верилось, что удача вдруг бросила на него скупой взгляд из-под своего плотного веера. Он послушно пошел вдоль ручья – на зов слабых отсветов костра, уже начавших золотить верхушки последних деревьев. Еще несколько десятков шагов, и деревья остались вздыматься грядой остроконечных факелов за спиной трактирщика. Ручей же расширил свои журчащие артерии и, выйдя за лесные пределы, превратился в извилистую ленту реки с проворным звучным течением. Казалось, что корни наконец выпустили водный поток из своей змеистой хватки и теперь он задышал наконец полной грудью.

Совсем как Куримар, у которого так и свербело поскорее добраться до временного пристанища Тихха и хотя бы ненадолго забыться, поднявшись на облаке древних мифов над несправедливостью бытия.

Он даже сделал вид, что вовсе не заметил венка из махровых соцветий пастушьего гребешка, плавно проскользившего по течению реки – перед самым Куримаровым носом. Просто запретил себе думать о той, что, кажется, когда-то любила эти нескромно-пурпурные цветы.