Лекарство от забвения. Том 1. Наследие Ящера

Пепел праотцев нам всем на голову! Истинно нужно торопиться!

Еще один свистящий взмах хлыста заставил лошадей перейти с шага на рысь. Крапинки низких домишек окончательно растворились в пыли.

«Нас видно издалека! – подумал с гордостью ведун. – В такие-то времена…» Он до суставного скрипа стиснул кулак и прижал его к груди, шепча что-то на древнем языке кочевников.

Времена наступают роковые, и очередной наговор на удачу здесь точно не будет лишним. Причудливые звуковые сочетания будто сами вылетали из уст Шагга, сплетаясь с протяжным пением Гайи, скрипом фигурных ступиц и нестройным гомоном его бездомного войска. Клацанье копыт по сухой почве объединяло эту капеллу общим ритмическим рисунком.

– Дууумхор-бааагхри-щайиии-дум, – гортанно выводил Шагг. Почти не открывая рта.

– Ууллааа-уллааа-луууум, – вторил ему обычно звонкий, но теперь тонущий в многоголосии табора голос Гайи, убаюкивающей дитя Ящера.

– Щелк-цок-цок-щелк, – впечатывали копыта эту мелодию в глинистые трещины и выпирающие корни засохших кустарников.

Впервые за сотни созвездий в канун чествования Скарабея табор врахайи метет дорожную пыль в сторону Подгорья, а не подальше от него! Цокот копыт, таинственно преломившись в сознании Шагга, отзывался в его грудной клетке раскатистым клацаньем – возвышенно и тревожно.

А тревожиться ведуну было о чем.

Ибо грядет Горидукх – кощунственный праздник плоти и варварского разгула, столь любимый хархи и их вымышленными богами. В этот день врахайи извека вынуждены были уводить свои таборы подальше от крупных городов и сел: насилие и пляска смерти на костях свободного народа с некоторых пор стали обычной частью ритуала. И что? Никому не было дела! Защищать этих отверженных? Еще чего!

Попытаться встать на их сторону решилась однажды лишь Окайра. Но – воистину! – кто б ее слушал…

Жрецы, включая Нездешнюю, попросту закрывали на угнетение скитальцев глаза. Что до Каффа, тот вообще давно открестился от кочевников, сказав, что, дескать, плодов его благодеяний заслуживают лишь подлинные хархи, а не грязные отщепенцы врахайи. После смерти отца так и вовсе распоясался. Это, между прочим, уже при нем за разномастными кочевыми племенами закрепилось унизительное прозвище «изгои». И коли бы одним этим оскорблением – не первым и не последним – дело закончилось!.. Разумеется, нет. Разумеется, слова, выпорхнувшие из-под опалового венца, совершили над островом круг-другой, обросли былью и небылью, а после совершенно неузнаваемыми рухнули наземь. Этих осколков, однако, вполне хватило, чтобы развязать руки «коренным островитянам». Так что если раньше избить врахайи палками по одиночке или смеха ради поджечь ночью один из их таборов просто не противоречило закону, то при славном Каффе стало фактически исполнением королевской воли.

Только дурак не захочет послужить своему подлинному монарху и потешить достоинство парой-тройкой новых огненных язычков на наплечной татуировке! Особенно, если речь идет о таком богоугодном деле… Подкрадешься ночью к шатрам и задушишь во сне целую семью изгоев или подкараулишь группу женщин-врахайи, углубившихся в лес за травами-ягодами, – простят не только твои грехи, но заодно и прегрешения всех померших родственничков!

Вот она – доблесть легендарных огненных воинов во всей красе!.. При этом спроси любого из них: а какой тебе лично вред от кочевников? – и он глубокомысленно пробурчит что-нибудь про седую древность, про какую-то забытую войну и измену. Причем каждый сделает это на свой лад, да с такими авторскими дополнениями, что останется только пожалеть о зря пропадающем таланте. Хотя кто вообще будет с ними, изгоями, разговаривать, да еще и оправдываться?

Только дурак.

«Истинно – дураки…» – подумал Шагг, впиваясь взглядом в три сплетенные верхушками огнисто-оранжевые горы. Окутанные туманом и опоясанные острыми шпилями Перстня, они вырастали прямо за зелено-серым ковром Яшмового леса. Только он и отделял теперь ведуна от границы Подгорья.

Мысленно обращаясь к хархи, Шагг без тени лицемерного сожаления подумал: «У вас было столько времени на разговоры с нами и столько возможностей для оправдания… Теперь это время истекло».

Он поднял руку, все так же сжимая кулак. По одному его знаку огромная многолюдная скрипучая змея замерла между полем и редким подлеском, предваряющим начало Яшмового леса – векового неделимого союза дерева и минералов. Клубы дорожной пыли постепенно осели во взрытых копытами глиняных бороздах, и ликующему взору Шагга открылась вся мощь и грозность его армии изгоев. Врахайи покидали свои дома на колесах, чтобы послушать речь, с которой намеревался обратиться к ним их предводитель. Их ведун. По мере выгрузки кочевников из кибиток «змея» стремительно расползалась вширь, и очень скоро потеряла свою изначальную форму, превратившись в пестрое море.