Илари с ненавистью покосилась на лоснящиеся складчатые затылки своих провожатых. До трона, напоминающего занесенный снегом вулкан, оставались считаные шаги. Восседающая на нем фигура уже перестала быть отдаленной сияющей точкой. С каждой преодоленной Илари ступенькой ее вид и форма обретали все больше подробностей. И они, против воли юной вига, приковывали к себе ее полный изумления взгляд.
…Когда их с Елуамом доставили в Дворцовый круг и высадили из фицци у врат Обители, не обошлось, разумеется, без настойчивых проповедей относительно правил поведения и дворцового этикета. Видать, их священные постулаты не являются исключением даже для таких «почетных» гостей, как они с новым пилигримом. Завернувшись в Квилхов плащ, Илари как бы отгородилась от внешнего мира – пусть и условно. Она еще не была готова покинуть свою личную пропасть скорби. У нее не было сил даже поднять голову, дабы увериться, что там, наверху, все так же светят лучи эфимиров, резвятся глубинные течения, а жизнь неумолимо продолжается. И уж тем более не было сил выслушивать, какие еще требования эта самая жизнь вознамерилась ей предъявить. Илари даже отчасти оскорбило, что настроение Елуама было полностью противоположным. Она присмотрелась повнимательней – и правда: преисполненный глубокой почтительности, молодой вига, затаив дыхание, внимал наставлениям сухощавого камергера в кипенно-белом двубортном сюртуке. Новоявленный пилигрим согласно кивал и выказывал прямо-таки образцовую учтивость. С виду он будто бы даже нисколько не путался в ценных сведениях, проникавших одновременно от камергера и Яллира (тот настоял на сопровождении неокрепшего собрата) в оба его уха. Умудрялся еще время от времени щеголевато взмахивать своей теперь уже аккуратно расчесанной челкой.
– Еще раз напоминаю вам, что вы пойдете вторым, вслед за леди Илари. Вы запомнили, уважаемый новый пилигрим, как должно обращаться к хранителю? – вопрошал его камергер. Чопорный тон царедворца был пронизан холодным скепсисом.
– Безусловно, господин Эакью, – бодро ответствовал юноша.
Надо думать, он стремился умилить старика этой своей молодцеватой готовностью. Так или иначе, по Елуаму было видно, что он, в отличие от
– Ингэ, властелин моего эо и всего Вигари, безраздельный и вседержавный хранитель Вига, всенаследник великих праотцев и верховный страж Разума!
Камергер согласно, но сдержанно закивал. Даже инквизиторы не преминули обменяться одобрительными взглядами.
Если не обращать внимания на то, что при каждом вдохе «господин новый пилигрим» совершал волнообразное движение грудью и слегка опирался о Яллирово плечо, то его легко можно было спутать с высокопоставленным завсегдатаем Обители.
«И ведь, поди ж ты, когда-нибудь он им и станет!..» – подумалось вдруг Илари.
Что ни говори, а все карты и вправду были на его руках: и обольстительная внешность, и врожденная обходительность, и истинно купеческая смекалка. Да, вернувшись к жизни, Елуам поведал о себе много интересного… Теперь Илари видела, что это не просто несчастный юноша, дорого заплативший за освоение вожделенного ремесла. О нет! Он далеко не жертва, вроде нее самой. Глядя на учтивые реверансы Елуама, Илари наконец уразумела, кто он на самом деле. Перед ней стоял обаятельный молодой вига – одной ногой уже на пороге своей блестящей карьеры и светлого, полного перспектив будущего. Предсказать это будущее, кстати, не так уж сложно. Он, безусловно, станет вовсю пользоваться вживленным в него даром, совершит немало увлекательных паломничеств на Харх, всенепременно обогатит Вига новыми сокровищами. А посмотрите только на его галантность! И слепому видно, что он будет вхож в самые высокие общества и огненной, и подводной столиц. С такой-то улыбкой! С таким-то умением мгновенно запоминать имена из пятнадцати слов! С его этим даром схватывать все налету и по доброй купеческой традиции обращать себе в выгоду!
Новая волна осмысления свирепо лизнула Илари ледяным языком: так вот ради кого она отправилась за пределы бытия, дала вывернуть себя наизнанку, да еще и поплатилась жизнью родной матери! «Как?! Как так вышло?!» – содрогалась она, всецело отдаваясь запоздалому сожалению. Зачем вообще было все это? На чье будущее она без оглядки променяла свое собственное? А мать… Выходит, ее жизнь шла небольшим довеском, чтобы выкупить у судьбы этого голубоглазого юношу?
Жизнь в обмен на жизнь…