Лекции по искусству. Книга 4

И Рембрандт также неоднократно обращался к этой теме. Более того, я скажу удивительную вещь — у Рембрандта есть очень знаменитая картина. Называется она «Автопортрет с Саскией на коленях». Она написана в 1635 году и висит в Дрезденской галерее. Считается, что эта картина также написана по сюжету «Блудного сына». Но сюжет этой картины такой: блудный сын проматывает состояние своего отца в загулах и кутежах. Я не могу сказать, согласна ли я с этой версией или нет — дело не в этом. Но, если исследователи считают, что эта картина может быть одним из вариантов «Блудного сына», то почему бы с ними не согласиться?! Все-таки, финальная картина его жизни, его завещание тоже связана с этой темой, так как он себя немного соединял с этим персонажем. Однако, о «Блудным сыне» или варианте этого сюжета в «Автопортрете с Саскией на коленях». Один из моих ныне покойных друзей, человек, о котором я не могу не сказать, когда говорю о Рембрандте или технике старых мастеров, большой мастер и исследователь Армен Вагаршетович Варданян сделал блистательную копию. Копия была так хороша, что исследователи практически не могли отличить ее от подлинника. И Армен Вагаршетович рассказал, что для того, чтобы написать то, что писал Рембрандт, и писать так, как писал он, той техники, которая существовала только в Голландии того времени, было недостаточно. И Армен создал свою собственную технику, воспроизвел его палитру. И я эту палитру видела — он мне ее показал и объяснил, что он писал не совсем масляными красками. Те цвета, которые предпочитал Рембрандт: золотистые, охристые, винно-красные, такие тяжелые, он писал тягучими смолами, которые и создавали необыкновенный эффект и очень быстро застывали. И надо было ждать, пока они засохнут, и только затем гласировать. И поэтому, благодаря этой технике, в которой он пишет, скажем «Ассур, Аман и Эсфирь» (Музей Изобразительных искусств), у нас создается впечатление, что он совершенно живой. Мы видим не только блеск золота, но, как бы чувствуем его влажный блеск.

«Ассур, Аман и Эсфирь»

И Армен Вагаршетович сделал копию «Автопортрета с Саскией на коленях» именно в технике Рембрандта — тяжелыми масляными смолами. Я боюсь сейчас обсуждать этот вопрос, но он был просто гениальным человеком в создании и воссоздании техники старых мастеров. Я говорю об этом совершенно не случайно, потому что художник, идущий в другом направлении или ищущий свой мир, ищет всегда и язык, для того, чтобы выразить то, что он чувствует. Художник-новатор, художник иной, художник другой, будь то поэзия или литература, или искусство, или даже конструирование, всегда создает свою технику и свой особый язык. И если он не может найти всего этого, у него не состоится его собственный мир, у него не будет языка для описания. Когда вы смотрите на «Автопортрет с Саскией на коленях» у вас создается впечатление того, что мгновение, которое запечатлел Рембрандт, когда он смотрит на нас ликующий и счастливый, как бы говорит: «Присоединяйтесь к моей радости, к моей любви, к моему тайному наслаждению, к моей тайной жизни и посмотрите, какая у меня прекрасная жена, и как я живу!»

«Автопортрет с Саскией на коленях»

Мне кажется, что это происходит, в какой-то очень странной точке, на границе какого-то странного времени, почти небытийного, и будущего, то есть того, где понятно, кем и чем мы являемся.

О Рембрандте пишут, что он является величайшим мастером света и тени. И мне кажется, что это справедливо по отношению к классическим «караваджистам». Да, они были мастерами света и тени, но он не был таковым — и это очень важно. Он был мастером проступания из тени, как если бы вы начали протирать закопченное зеркальное стекло. Вы трете, трете, трете, и, вдруг, видите, что за тем стеклом находится какое-то золотистое свечение и на вас начинают наплывать образы.

Как, когда-то говорил Заболоцкий: «Ты помнишь, как из тьмы былого». Вот и эти образы выступают, как из «тьмы былого» — они выступают на какое-то небольшое мгновение, на какое-то время, останавливаются перед нами и застывают навсегда. И удивительное чувство времени, которое состоит из вечности и неведомого ему времени впереди. Мгновенного времени. А у голландцев этой категории времени в искусстве не было вообще, они писали так, как пишут кукольные дома. Они не имеют времени — они имеют предметную давность. А здесь есть живое время, которое его очень сильно тревожило и окружало. И, опять-таки, этот мой рассказ движется в сторону финальной картины-завещания, в сторону картины Эрмитажа, к «Блудному сыну».

«Блудный сын» — картина, о которой написано очень много. Современники Рембрандта о ней, конечно, не писали, потому что современники его забыли, они его знать не знали и ведать не ведали. Между нами говоря, он для них особо и не существовал. Они о нем и не волновались.