Лекции по искусству. Страшные сказки

Психея берет лампу и, на всякий пожарный, бритву, и совершает главное открытие своей жизни: она замужем за самим Амуром. Она даже пробует на остроту его стрелы и ранится, а именно так в мифах к людям приходит настоящая любовь. Но подводит масляная лампа – капля раскаленного масла с фитиля ранит нежную божественную кожу. Как пишет Апулей: «Эх ты, лампа, наглая и дерзкая, презренная прислужница любви, ты обожгла бога, который сам господин всяческого огня! А наверное, впервые изобрел тебя какой-нибудь любовник, чтобы как можно дольше ночью пользоваться предметом своих желаний». Эта сцена – Психея с лампой, склонившаяся над спящим Амуром, – стала одной из самых популярных в мировом искусстве. Вспомните хотя бы замечательную скульптуру из петербургского Летнего сада работы, скорее всего, Джулио Картари. А Канова? А Роден? А цикл Мориса Дени из коллекции Ивана Морозова? Да мало ли!

Вторая часть, посвященная поискам Психеей сбежавшего Амура, поискам Венерой нахалки Психеи и страшные испытаниям, уготованные ей свекровью, – другая история, в которой можно найти отголоски многих сказок.

Важно, однако, что чудовище у Апулея – воображаемое. И поэтому испытания у Психеи после, а у Красавицы – до свадьбы. Психее нужно пострадать, измениться самой, чтобы завоевать того, кого по ошибке считала монстром. Красавице необходимо найти в себе силы любить того, кто внешне и есть монстр, чтобы изменить его. Психея у Апулея переживает глубокую метаморфозу. У мадам де Вильнёв она не меняется, а доказывает всем качества, заявленные на первой же странице. В этом смысле Психее приходится намного труднее. Но задача у обеих одинаковая – увидеть подлинное, внутреннее за внешним. Только в случае с Красавицей – за внешним уродством чудовища, а в случае с Психеей – за собственной, небывалой красотой. В этом смысле, исключительные красота и уродство – парадоксальным образом одно и то же. 4

Облик чудовища обязательно волнует всех, кто читает сказку. Ведь страшное не менее притягательно, чем прекрасное. Однако авторы подробностями нас не балуют. Я уже говорил, что у мадам де Вильнёв фигурирует слоновий хобот. Мадам де Бомон пишет туманно: «Отвратительный огромный монстр». Известно еще, что рычащий. У Апулея сестры пугают Психею кем-то змееподобным. У Аксакова и его ключницы Пелагеи в «Аленьком цветочке», о котором чуть позже, дан, пожалуй, самый подробный портрет, напоминающий монстров из средневековых бестиариев: «Зверь не зверь, человек не человек, а так какое-то чудище, страшное и мохнатое… Руки кривые, на руках когти звериные, ноги лошадиные, спереди-сзади горбы великие верблюжие, весь мохнатый от верху донизу, изо рта торчали кабаньи клыки, нос крючком, как у беркута, а глаза были совиные»…

В экранизациях мы ничего такого не найдем. Вслед за Гюставом Доре, который изобразил на своей гравюре все-таки не монстра, а человека с печальным лицом, заросшим волосами, добавив к нему кошачьи уши, усы и пару нестрашных клыков, подобный образ чудовища создавали многие художники. А затем и режиссеры – в 1948 году Жан Кокто снял в роли монстра одного из самых красивых актеров ХХ века и заодно своего возлюбленного Жана Марэ. И вновь вышел не монстр, а, скорее, человек с сильнейшим гипертрихозом^[36].

И как тут не вспомнить болевшего этим самым гипертрихозом Петруса Гонсалвуса и его детей! В 1547 году мальчик с Тенерифе попал ко двору французского короля Генриха II, который сперва счел человека-обезьянку диковинным зверьком, но позже, осознав, что перед ним обыкновенный, хотя и сильно волосатый человек, дал ему приличное образование. После смерти короля Гонсалвусу покровительствовала его вдова Екатерина Медичи. С ее разрешения в 1572 году Гонсалвус женился на самой обыкновенной женщине. Брак был счастливым, в нем родилось 7 детей, из которых 4 унаследовали недуг отца. До наших дней дошли парадные портреты самого Петруса и его юной дочери Тогнины (работы болонской художницы Лавинии Фонтаны). Петрус с семьей долго жил в Фонтенбло, мог бывать при дворе и посещать театры. Наверняка его появление в свете производило сильное впечатление. Вполне возможно, что со временем образ Гонсалвуса соединился с образом чудовища.

Что до анимационных версий сказки, то в диснеевском фильме (1991) чудовище больше похоже на смесь благородного Минотавра с королем-львом, а в советской экранизации «Аленького цветочка» (1952) – на грустного ленивца с глазами-блюдцами в пол-лица. Ни тот ни другой не способны напугать даже малышей из детского сада. Но, видимо, и цели такой нет, а есть другая – сразу же вызвать к герою симпатию или жалость.

5

Мужская внешность – пожалуй, ни в одной другой сказке ей не уделено столько внимания. То есть страшилищ-то много, но вот это противопоставление Красавицы и чудовища, данное уже в заголовке, все время возвращает к облику исполнителя главной мужской роли. Ведь если представление об ужасном монстре мало изменилось за прошедшие эпохи, то мужская красота эволюционирует постоянно.