Лекции по русской истории. Северо-Восточная Русь и Московское государство

Насколько именно землевладение служило основой зависимости церковных учреждений от княжеской власти, видно, например, из резкого заявления новгородского архиепископа Серапиона на соборе, разбиравшем в 1506 г. его столкновение с игуменом Иосифом Волоцким по поводу передачи им своего монастыря самовольно из удельного княжества Боровского в «великое государство» Московское: «я, – говорил Серапион, – волен в своем чернеце, а князь Федор (боровский князь Федор Борисович) волен в своем монастыре: хочет грабит, хочет жалует». В частности, именно монастыри с их вотчинами были предметом особого попечения великокняжеской власти, и управление их делами стягивалось все определеннее к государеву двору как высшей инстанции, пока к середине XVI в. (приблизительно) не стало одной из важных функций Приказа Большого дворца. При таких общих, веками окрепших условиях и отношениях, естественно, что и само назначение игуменов, по крайней мере в более крупные и важные монастыри, непосредственно интересовало великокняжескую власть и постепенно целиком перешло в ее руки. Само созидание монастырей происходило весьма обычно с прямым участием этой власти – по крайней мере в том смысле, что возникший монастырь, только что обстроившись и поставив свое хозяйство, спешил заручиться великокняжеской жалованной грамотой на свои земли и угодья, на право колонизовать свои вотчины пришлыми людьми, со льготами для них во всяких государевых пошлинах.

В прямой зависимости от великого князя – вместе с митрополитом или мимо него – стояли и епархиальные архиереи. Старорусская епархия представляла собой не только духовно-церковное, но и административно-владельческое учреждение. Само церковное управление, т. е. отношения архиерея к подчиненному белому и черному духовенству, было пропитано началами светского властвования, принимавшего в духе «национального вотчинного права» вовсе вотчинный, владельческий характер. В центре строя архиерейского управления стояла деятельность архиерейского дома по управлению обширными вотчинами и их населением, владычними монастырями и их землями (так называемые приписные – позднее – монастыри), а также по суду и расправе над белым духовенством, «тяглыми попами» и причтами, обложенными данью и оброками с доходов и церковных земель. По делам этого управления орудовал целый штат архиерейских светских чиновников, служилых людей разного калибра, наместников и дворян, прикащиков, десятильников и тиунов архиерейских. Элементы епархиального и вотчинного управления характерно переплетались и сливались в духе эпохи, когда всякое – в том числе и церковное – властвование так легко и неизбежно принимало владельческий характер. При подобном типе епархиального быта и строя и архиереи, естественно, сближались с боярами-кормленщиками и боярами-вотчинниками по своей социальной физиономии и своей роли в общественном и политическом быту Московского государства. И их мы видим примыкающими к составу великокняжеского двора, [как] «государевых богомольцев», рядом со слугами, государевыми боярами, в княжом совете и деятелями великокняжеской политики. Властное влияние великого князя на замещение епископских кафедр, по соглашению с митрополитом, было неизбежным и естественным последствием всего строя этих отношений.

Так к роли руководителя судьбами церкви (во всем ее сложном составе) привел великого князя ряд весьма существенных и, можно сказать, неизбежных интересов и отношений.

Здание московского вотчинного государства заключало в себе ряд церковных учреждений, чье землевладельческое и светски-властное значение играло слишком крупную роль в жизни страны, чтобы московские государи не встретились с вопросом о своем отношении к этому явлению на пути собирания в руках центральной власти всех сил и средств Северо-Восточной Руси. Слишком много этих сил и средств, слишком много было и правительственного и общественного влияния в руках высших элементов черного духовенства. Покровительство монастырскому и епископскому землевладению, рост архиерейской силы, развитие могущества митрополии долго играли видную роль одного из средств, одной из опор самого роста власти московских государей, подобно тому, как другой такой же их опорой было землевладельческое и правительствующее боярство. Но вторая половина XV в. принесла быструю и коренную перестановку всех этих отношений на иную почву.