Лекции по русской истории. Северо-Восточная Русь и Московское государство

Нe все, стало быть, чем владел Иван Калита, было однородно по княжим его правам. Великий князь владимирский еще не слился с князем московским в одно неразличимое целое. И отчич московский не слился воедино даже с князем переяславским или костромским. Слово «вотчина», легко применяемое и к Владимиру, и к Новгороду, и к Переяславлю, и к Москве, имеет в каждом применении особое содержание. Ведь слово это означает лишь формальную сторону права – его приобретение по преемству от отца, но не выражает материальной сущности вотчинного правоотношения и объема и свойств владения. Мы употребляем слово «вотчина» обычно в том позднейшем смысле, который носит печать так называемого «частно-правового» владения на началах полной «вотчинной» собственности. И можем в этом смысле сказать, что Иван Калита в духовной своей уряжает семью во всем, что считал своим семейно-вотчинным капиталом, тою суммою материальных благ и доходных прав, которые стянуты к его московскому двору и составляют обеспечение его средств и благосостояния. Объекты Иванова ряда: Москва, города, волости, села, доходы, [такие] как мыта и оброки, люди купленные, стада, ценные вещи. В научной литературе нашей много спорили о том, можно ли установить различие оснований и качества права, какое имеет князь на эти объекты. Сделана была попытка различить его права государственные (на волости) и частные (на села). Я не считаю ни полезным, ни возможным гоняться за такими различениями. Конечно, они имеют свою научную цену для истории правовых понятий и их постепенной дифференциации из первоначального безразличия, производящего на людей нашей юридической культуры впечатление спутанности и смешения разнородных понятий. Для их истории, однако, существенно уловить момент, когда различение начал права гражданского и государственного возникает в сознании людей прошлых веков, а не спорить о том, какие явления их практики (правовой и административной) подходят более или менее под категории нашей теории права. А в вопросах владения или собственности [и] раннее средневековье на Западе, [и] так называемое удельное время у нас, в этой области именно тем и отличались, что такие резко различные для нас представления, как земельная собственность и юрисдикция права на хозяйственные доходы и на доходы судебно-административные, как и право обложения, могли принадлежать на одном и том же основании владельцу известной части территории, населенной людьми разного юридического состояния. И различие между владением волостьми и селами, несомненно, весьма реально. Первый термин очень широк: он означает известные финансовые доходы, как мыт, тамга, осмничее: «а из городских волостей даю княгини своей осмничее, а тамгою и иными волостьми городскими поделятся сынове мои»; означает он и единицу территориального деления, подчиненную княжеской власти с соответствующими судебно-административными доходами для нее. Села – единицы княжеского землевладения и дворцового хозяйства, но и тут не только возможна, но и очевидна наличность также доходов и функций так называемого «государственного» характера. Фактическое различие этих двух видов владения для князя несомненно, но чтобы при этом определенно различалось его правовое отношение к владению селами и волостями – сказать мы не имеем основания. Князья и тем и другим в своих «рядах» наследникам распоряжаются одинаково, как семейным имуществом. Это первый существенный признак единства правового содержания того акта, какой представляет собой «ряд», данный Иваном Калитой сыновьям и вдове-княгине в духовной его грамоте[152].

Присмотримся к деталям этого «ряда». Прежде всего, это не такой раздел впрок, раздел окончательный, который порывал бы все связи между членами семейной группы, кроме чисто моральных и кровных. Братья молодшая и княгиня с меньшими детьми (какими? быть может, у Ивана от второго брака были дети, умершие в младенчестве? или тут разумеются только две дочери, обе или одна, от Ульяны?) приказаны старшему сыну Семену; он их опекун, глава семьи, ее большак. Во-вторых, им всем «приказана отчина Москва»; ее доходами, за выделом осмничего княгине Ульяне, предоставлено сыновьям самим поделиться; видно, еще не выработал Иван того, что потом создала практика, закрепленная позднее великокняжескими духовными, – раздел московских доходов на доли, по годам, между наследниками. Но как понимать этот «приказ» Москвы сыновьям? Как соучастие их в получении доходов по разделу, какой они учинят между собой, или как соучастие во власти над ней? Москва трактуется в духовной только как вотчинный город, речь конкретно идет только о «городских волостях» – доходах. Но уже сама терминология эта приводит к представлению, что от доходов и их получения трудно отделить управление, их создающее.