Лекции по русской истории. Северо-Восточная Русь и Московское государство

Сопоставляя эту черту духовной с тем, что в ней же читаем о «числьных людях», что «тех ведают сыновья собча, а блюдуть вси с одиного», скорее, надо понять мысль Калиты так, что и Москву блюсти и ведать будут его сыновья «с одиного», хотя, конечно, под старейшинством Семена. «С одиного» должны были они блюсти и ведать людей «числьных», которые противополагаются «людям купленым», идущим в раздел по списку в «великом свертце». Под «числьными» людьми разумеют людей, занесенных в татарское «число» – переписи второй половины ХIII в. Эволюция этого «числа» к позднейшему московскому сошному письму (через неясную стадию «вытного» письма) нам вовсе, к сожалению, не известна. Но «числьных» людей со времен Сперанского[153] считают тождественными с людьми «данными», «письменными» (вытными), а это термины, вытесненные потом термином «тяглые» или «черные волостные люди» (ср. в одной грамоте 1530 г.: «люди нетяглые, неписьменные»). С точки зрения княжого управления, этот разряд населения определяется как несущий сбор дани, основное назначение которой – уплата татарских «выходов», дани неминучей и запроса царева. История и организация дани татарской нам почти вовсе неизвестна. Документальных, актовых источников нет, а летописные тексты лишь мимоходом и попутно бросают намеки, которые часто весьма мудрено раскрыть в их подлинном содержании. Опыты ханского правительства наладить собственное финансовое ведение русским улусом продолжались весьма недолго. Ведь только в 70-х гг. XIII в. для этих опытов создана почва завершением «числа», и вообще вторая половина этого века – время, когда действовала практика сбора дани путем посылки из Орды данщиков татарских и сдачи [сбора] дани на откуп бесерменским купцам или баскакам, органам ханской власти в отдельных княжествах русских. Со второго десятилетия XIV в. встречаем уже известия о непосредственном участии князей в сборе средств на уплату «выхода» татарского. В их борьбе за ханские ярлыки играет основную роль вопрос, «кто даст выход больший», и князья возвращаются из Орды, обремененные долгами ордынским купцам и обязательствами доставить хану крупные суммы, на сбор которых напрягают все усилия свои и подвластного населения. Когда и как совершился переход от первой из этих практик к другой – установить и выяснить не можем. Но значение этого явления очевидно [и] чрезвычайно важно. Ослабляя непосредственное воздействие татарской власти на местную жизнь русскую, оно освобождало внутренние политические отношения Руси для более самостоятельного их развития; с переходом сбора дани в руки князей, оно в эти руки передавало и организацию «числа», обложения и начатка финансового управления, основными представителями коего стали княжие данщики. Этот новый порядок слил «старую дань», шедшую с населения князю, с данью татарской, и из общей суммы сбора лишь часть шла в «выход ордынский», другая же легла в основу княжих финансов.

«Неминучий» характер «выхода» и «запросов» царевых неизбежно переходил на самую дань, усиливая финансовую власть князя, который один владел критериями для определения размера обложения. И в борьбе князей за власть на Руси вопрос о «выходе» татарском стал играть весьма крупную роль, ибо объединение дани для него в руках великого князя создавало один из крупных устоев его власти, как центральной не только в управлении финансовом, но и во внешних отношениях – к Орде и власти ханской. Князь, обеспечивавший крупный «выход» хану, мог быть спокоен относительно интриг соперников в Орде и рассчитывать, при нужде, на ханское покровительство и ханскую помощь. На примере отношений великих князей тверских с кашинскими и холмскими удельными, как и на столкновении Юрия московского с Тверью из-за «выхода», мы видели, как вопрос этот существенно сплетался с борьбой за единство великого княжения и великокняжеской власти против сепаратизма местных вотчинных княжений. Можно сказать, что право самостоятельно сноситься с Ордой и непосредственно вносить ей «выход» было нагляднейшим признаком политической самостоятельности русского княжества той эпохи. Стремясь сохранить единство княжества Московского от полного вотчинного распада, Иван Калита передает «числьных» людей общему «блюденью» своих сыновей. Нет основания предполагать, чтобы под этой общей формулой уже скрывалась та более детальная регламентация раздела долей дани между князьями, которые свою долю сами собирают и вносят в общий «выход» во времена Дмитрия Донского: там уже нет «обчего блюденья и веданья» «числьных» людей, как [и] в духовной Василия Дмитриевича, [где] читаем о разделе «числьных» людей по третям.