Лелейская гора

Я пошел бродить по горам - вверх и вниз, лишь бы ни о чем не думать. Брожу и рассматриваю окрестности. Но кругом давно знакомая картина: непроходимые заросли ольшаника и бузины, всеобщее запустение и одичание. Времена честного труда, когда отроги гор засеивались гречихой, канули в вечность. Бывало, на лугах паслись стада и отары, а на унавоженных низинах волновались ячмень и рожь, кое-где колосился овес, а возле жилья на Делянках, обнесенных плетнем, цвела картошка. Нынче ничего подобного нет и в помине. Редеют стада, уменьшаются пашни, исчезают продукты. Одни только Плотник да Сало ценой титанических усилий пытаются придать прежний облик Лелейской горе, пестревшей, бывало, чуть не до самого верха клочками возделанной почвы. Сало, заблаговременно подготовившись к засухе, восстановил старую канаву и с рассвета разводит воду, тяпая мотыгой и создавая запруды возле каждого пучка картофельной ботвы. Заглядевшись на ее растрепанные зеленые прически, он ничего не замечает вокруг. На лице у Сало застыло блаженное выражение верблюда, который удовлетворенно месит копытами грязь, распоряжаясь по своему усмотрению резервами жидкости и провианта, необходимыми для путешествия по неизведанным дорогам зимних месяцев навстречу голодной весне.

Мне ничего не стоит уложить его на месте. И быть совершенно уверенным, что ни одна живая душа не сможет доказать мою причастность к этому убийству. Но что-то - я и сам не знаю что - удерживает меня, и сердце подсказывает повременить. И это не голос совести - совесть моя молчит, но отчего-то руки опускаются сами собой. И все слухи о нем представляются мне глупыми наговорами, а мои собственные подозрения бледнеют и отступают. Мне кажется просто невероятным предположить подлые замыслы в этом самоотверженном труженике, объявившем непримиримую войну голоду, засухе, смерти и одичанию. Сначала его надо испытать, решаю я про себя, дьявол всегда искушает свои жертвы, отчего бы не последовать его примеру и мне?.. И, примостившись на камне в холодке, я настрочил письмо:

«Товарищ У, передаю тебе распоряжение М. К. выяснить доподлинно обстоятельства ареста и гибели инженера Драго Неждановича, поскольку существует подозрение, что весь этот спектакль подстроен по чьей-то личной инициативе без ведома высшего начальства. X отобрал у меня твою хлопушку, которую ты мне подарил, постарайся как-нибудь выудить для меня другую. Явка у N, место и время то же. Привет Л. Д.»

Сложив записку втрое, я загнул концы таким образом, что первый укусил второй за хвост и, всунув их друг в друга, получил нечто вроде аптечного порошка, заключающего в себе страшную отраву. Края залепил для прочности сосновой смолой. Запечатанное таким образом, оно непременно заинтригует Сало, и ему захочется прочесть его. А содержимое моей записки не оставит его равнодушным. Если Сало действительно честный человек, каковым представляется мне сейчас, он передаст письмо истинному адресату; если темные силы возьмут над ним верх, он покажет его коменданту или еще кому-нибудь из вышестоящих чинов, и тогда его содержимое не улежит в тайне. Я бесшумно подошел к ограде - Сало не поднял головы. Покашлял. Он подскочил, будто наступил ногой на раскаленные угли. И, ожидая увидеть какое-то страшное и огромное чудовище, шарит глазами по небу и ничего не находит. Вертит головой во все стороны, дико вращает глазами - ну копия застигнутой врасплох змеи, никак не удосужившейся впопыхах определить, с какой стороны нагрянула опасность. Наконец, опустив взгляд, Сало обнаружил меня. И как ни хотелось ему выругаться, он все-таки сдержался:

- Ч-черт, долго ли ты еще будешь меня пугать!

- А ты чего уткнулся носом в земле, точно деньги считаешь?

- Лиса вот ни за что бы ко мне не подкралась, а ты подкрался.

- Это потому, что моя шкура дороже лисьей. Такую шкуру следует беречь, вот я и берегу - теперь это моя основная профессия.

- Ну что ж, поздравляю, лихо же ты ее освоил!

Он уже овладел своими нервами, усмехается. Подошел к ограде, вытирает руки о штаны, собирается пожать мне руку. Я сделал вид, что не заметил его намерения, тем более что руки у меня заняты, и Сало ухватился за ограду. И снова превратился в верблюда - мнется, глазеет. Физиономия у него и точно верблюжья - сухощавая, морщинистая и волосатая, серым цветом своим напоминающая вечный холод и безлюдье пустыни. Но под этим внешним покровом у него свернулась змея. Может быть, каждый из нас - двойник под одной крышей. Змея выглядывает из его ухмылки и глаз, выдавая себя косыми изучающими взглядами. Теперь мы будем долго играть друг с другом в прятки, хотя я не вижу ничего увлекательного в этом занятии: если его рентгеновская установка может читать мысли, моя теперь уже тоже не столь безграмотна, как раньше.

- Ты слышал про Луку Остоина? - спросил он. - Его из тюрьмы выпустили.

- Слышал, что выпустили, но теперь ему один черт. Больному да старому, ему и дома та же тюрьма.

- Я к нему заходил. Еще поправится, он старик жилистый. Ходят слухи, будто это он кого-то подкупил. Но я-то сразу подумал на тебя.