Лелейская гора

- Ты глаза его когда-нибудь видел? Они у него затянуты какой-то пеленой - не поймешь, на кого он смотрит, но он все видит и все замечает. Старый охотник, он и волка, и лисицу издали распознает и никого к себе не подпустит. Прошу тебя, не связывайся с ним, куда же я-то денусь, если он в тебя угодит?

- Если он в меня угодит - в конце концов должен же кто-нибудь в меня угодить, - ты, не раздумывая, отправляйся в Межу, к Иве, да скажи ей, что это я тебя послал. Еще у меня есть дядька Лука, но ты прежде к Иве иди - она мне сноха. Будете невестками, одна незаконка под стать другой, потому что наша Ива тоже до замужества понесла. Будете на пару воспитывать двух голопузых последышей Тайовичей. И заживете в чужом дому, но, между прочим, и в чужом дому дым из трубы прямо в небо валит, не хуже, чем в своем. Иной раз повздорите, так что в ушах зазвенит, да шарахнете котлами и другими железками, норовя разнести скандал на всю округу. А потом придет Лука и помирит вас. Но посмей только кто-нибудь чужой задеть невестку - тут уж вы друг за друга горой и такого жару зададите обидчику, что он свету белого не взвидит! Но прежде чем ты туда пойдешь, белого света не взвидит колдун из Америки. Я зарок дал и нарушать его не могу. Хорошо, что он охотник, а не дряхлая развалина. Я его в селе караулить не стану, не люблю я ваше село, я его здесь подожду. Когда он придет сюда ночевать, ты вывесь на крыльцо белую тряпку, рубашку какую-нибудь, что ли, сушиться, а уж я буду знать, что он здесь…

- Так ты его решил во сне? …

- Нет. Это гадко.

- А как же?

- Распугаю кур, он подумает на лису и выйдет …

- Он по ночам не выходит. Меня пошлет.

- Тогда придется до следующего дня подождать, потому что когда-нибудь надо же с этим делом кончать. Я буду целый день караулить у пещеры, а ты подгадай момент и распугай кур, а потом закричи, будто на лису, и скажи ему, что она к пещере побежала.

- Не могу я этого. Не умею я врать и ни за что не буду.

- Так уж прямо и ни за что?

- Я его хлеб ела, потому и не буду.

- Не его, а свой. Небось ты больше заработала, чем съела.

- Не буду я врать, не хочу, чтоб у меня ребенок вруном родился.

- Тогда я сам буду, а ребенок пусть каким хочет, таким и рождается.

Звезды поредели, поднялись высоко и померкли. Чей-то петух захлопал крыльями, кукарекнул разок и разбудил всех кур на горе. Наступили предрассветные сумерки - надо поскорее отнести домой постели и водворить на место, чтоб никто ничего не заметил. Я зашел в хижину - хоть молока напиться вдоволь. Хлеб и каймак у меня были, экономить мне не приходится; если я авансом не отработал за этот харч, расплачусь потом пулей или собственной шкурой. Телята, словно маленькие арестанты, уставились на меня своими блестящими глазами, принюхиваются. Недоверчивые вначале, они пугливо шарахались от моей руки, но, почувствовав запах соли, принялись ее лизать. За ними придвинулись и коровы, за коровами бычки, и мы заключили с ними дружеский союз. Я погладил их влажные морды, похлопал женщину по спине, - надо же и мне когда-нибудь изведать приятное чувство хозяина. Так, а теперь можно идти. Столько перемен, столько важных событий произошло за одну эту ночь, а техника ходьбы за это время ничуть не изменилась: с левой на правую, шаг за шагом.

В лесу благодать, в листьях попыхивает ветерок, предвестник мятежного рассвета. Мелкие сучки трещат под моими ногами, белки прячутся за деревья и снова любопытно выглядывают из-за них. Мне и не грустно и не весело, мне всего понемножку, у меня, если так можно сказать, половинчатое настроение, но по нашим временам так-то оно, может быть, и лучше. А гордиться мне и вовсе нечем - делать детей не такая уж тяжелая работа. Гораздо тяжелей другое: если моему ребенку и суждено появиться на свет, так появится он у подножия Лелейской горы. И с первых дней будет бояться и плакать, ночью он будет бояться собак, днем и ночью - людей. Он будет плакать от голода, от шипов и несправедливости, от жалости и унижения, плакать до тех пор, пока не привыкнет отстаивать свои права, обходить ловушки и сам расставлять их другим. Потом ему будет легче. У деревьев он научится стойкости, у камней - твердости, остальное придет к нему само. И когда все от него отвернутся и он останется совсем один, он откроет для себя небо и найдет в нем свое утешение.

ДЫМ И КРИК И ВСЕ ПРОПАЛО