Лелейская гора

Между тем рассвет никак не наступал - у него, видимо, не было для этого ни настроения, ни охоты. Да и для кого ему было стараться? У меня тоже не было никакой охоты ни оставаться здесь, ни идти куда-нибудь еще, ни разводить костер, ни мечтать о лучшем будущем. И мы бесстрастно взирали друг на друга. Два равнодушия - огромное и крошечное. В ожидании чего-то третьего. Сорвавшись, по ущелью вниз скатился камень и смолк в бушующем потоке. Какое-то странное чувство подсказало мне, что он скатился неспроста. Не успел я подумать об этом, как грянули выстрелы, и горное эхо смешалось с хриплыми криками людей: «Стой, стой! Не беги, держи его!» - «Не сюда, куда стреляешь?» - »Чего не стреляешь?» - «Чего стреляешь?» - «Постой, ай, ай…»

Когда все стихло, кто-то крикнул с горы:

- Ну что, выпустили их, предатели?

- Только не туда! Внизу их нет, - ответили ему со дна ревущего ущелья.

- А наверху тем более - крылья у них пока еще не выросли.

- А в пещере кто-нибудь есть?

- Есть, не беспокойся, этим-то от нас не уйти.

- Чего ж вы тянете?

- Мы дали им на размышление пять минут.

Это они мне дали пять минут поразмыслить, какую предпочел бы я выбрать смерть - мгновенную или несколько более затяжную. Должно быть, им почудилось, что в пещере есть кто-то живой - несомненно я. И они напирают, галдя. Орут: «Сдавайся!» И, выкликивая меня по имени, велят отвечать, кто из нас предатель: я или они. И эта их уверенность, что я нахожусь в пещере, перевесив наконец чашу весов, перешла ко мне. Возможно, я заснул и остался там, а здесь трепещет безумный фитилек заблудшейся души, покинувшей меня во сне. Плутая по лесам, моя душа прислушивается, что происходит там со мной, с тем, настоящим, который до недавних пор никак не мог расстаться со своими лохмотьями, паршой, вшами и честными намерениями и мечтает втайне услышать от соседа или знакомого хотя бы и лицемерные слова надежды или сочувствия.

- Ну что они там говорят, - теряя терпение, крикнул тот с горы.

- Ничего не говорят.

- Как это ничего?

- Так, молчат.

В глубине под землей загрохотал глухой взрыв. Острая боль оторвала меня от земли, подняла и швырнула в зеленоватое туманное марево. Я опустился на встревоженные ветви криков и грязную мокрую землю. Ощупал себя: все цело, ранений нет, только в ушах шумит. Сквозь этот шум до меня доносится слабый голос того с горы:

- Это они сами себя?

- Нет, это мы их!

- Еще, еще поддай - в следующий раз не будут корчить из себя героев. Да смотри, как бы кто-нибудь не сунулся туда раньше времени и не нарвался на недобитого пса. Подкинь им еще динамита, не жалей его! Пусть погреются, а то небось совсем замерзли …

И они подкинули. Пальба продолжалась - каждый хотел внести свою лепту в общее дело. И каждая выпущенная пуля приносила мне облегчение. Одни за другими рвались узелки и путы, связывавшие меня, рвались, извиваясь словно обрубленные корни. Вот теперь я был свободен, выйдя уже вполне закаленным из того огня, который они развели для меня, а кто однажды выйдет из пекла живым, тот будет долго жить, наслаждаясь расчетливой местью. Любуясь рассветом, я прислушивался к тягостному спору по поводу того, кому первому надлежит войти в пещеру. Вошли, выскочили обратно, недоумевают, галдят.

- Ну как, вытащили кого-нибудь?

- Одни тряпки.

- Какие еще тряпки?

- Тряпки и книги, все окровавленное. Они ранены, забились в какую-нибудь яму.

- Дымом, дымом их! Подпустите чаду, их надо всех до единого выкурить!

Послушались, стали раскладывать костер у входа, таскать сырой хворост. Пещера отрыгнула поток сизого мутного дыма, он ручьями растекся по земле, пополз по деревьям вверх. В свете занимавшегося утра видно было, как они отпрянули назад, выставив вперед винтовки и приковав взгляды к зеву пещеры. Вырвавшись из подземелья, мощный сноп дыма превратил их в привидения, но порыв ветра рассеял дым, и привидения снова стали людьми. Они кашляли, лаяли, перекликались и, прячась за стволами, держали оружие наизготовке. А Сало среди них не видно и не слышно. Да его тут, скорее всего, и нет, он, должно быть, отсиживается в укромном уголке, заручившись показаниями надежных свидетелей о полной своей непричастности к делам такого рода. Но если для всех моя смерть станет отныне очевидным фактом, то Сало ни на минуту не поверит в нее и удвоит бдительность.

Вдруг вместе с дымом подземелье исторгло из своей утробы страшный рев или вопль, переходящий в хохот. Смолкнув на мгновение, он снова взметнулся вверх - мрачный хохот, зловещий и ядовитый. заткнул уши руками, зажмурился, спасаясь от его когтистых лап, стиснул зубы, стараясь скорее забыть. И проглядел, как они бросились врассыпную от пещеры; когда же я открыл глаза, они уже опомнились и подходили назад посмотреть, что случилось. Страх уступил место веселью, некоторые пытались даже подражать подземному хохоту. Для вящей храбрости они грянули песню:

Красный флаг кровавой птицей
Не посмеет больше взвиться!…