- Да где тебе овцу заколоть? В школе тебя небось этому ремеслу не обучали. Мне кажется, вас там ничему толковому не научили, напрасно только штаны протирали.
- Мне тоже так кажется, но эту овцу я резать все равно не дам.
- Уж не священная ли она какая-нибудь овца?
Я рассказал Вуколе, как овца прибилась ко мне, какой у нее был при этом вид и как вот уже два дня я не могу отделаться от своей непрошеной спутницы, и в глазах у Плотника мелькнули чуть заметные искорки сочувствия и грусти. Он перевел взгляд на овцу, она как раз обчищала буковую ветку - сразу видать, что голодная, а все-таки веселая, как щенок. Отщипнет два-три листка, потом поднимет голову и проверяет, здесь ли я. Она извелась в одиночестве; от страха и бесплодных поисков стала овца невероятно мудрой и теперь почти что понимала человеческую речь и навостряла уши всякий раз, как разговор касался ее. У меня мелькнула даже мысль, что овца предвещает счастливую перемену в моей судьбе: было время, когда все бежало от меня, но вот нашлась живая душа, добровольно прилепившаяся ко мне. Может быть, за ней найдутся и другие. Все меняется - было так, и стало наоборот. Плотник молчал; мне почему-то кажется, что он думает о том же самом. Мы скрутили козьи ножки, сквозь дым разглядываем небо с белыми облаками и каменистые вершины гор. Не знаю, с чего это мне вздумалось спросить его:
- Ты про Лелейскую гору что-нибудь слышал?
- А как же, - сказал он и призадумался.
- А ты знаешь, которая она?
- Когда-то знал, а теперь вот никак не могу ее определить. Здесь она, перед нами, а которая, никак я что-то не пойму.
- Может быть, Лелейская и не одна гора, а несколько?
- Что ты имеешь в виду?
- А то, что все они прокляты богом и стоном стонут. Стон стоит на Лелейской горе. Стоном стонут долины и села, внизу еще чаще стонут, чем здесь, на Лелейской горе. Под порывом ветра воем воет Лелейская гора, а народ внизу и без ветра воет. И весь край наш у горы Лелейской надо бы назвать землей лелейской.
И Вукола погрузился в глубокую задумчивость, уставившись взглядом в пустоту и вспоминая детство, вечерние сходки и рассказы стариков, которые они извлекали из памяти, нанизывая один на другой, страшные рассказы про Лелейскую окаянную гору и про души покойников, что сходили с горы и кружили вокруг кладбищ и источников. А может быть, это вовсе не духи кружили у источников, а деревенские ворожейки, что ворожат на углях, кидая их в котелок с водой из девяти источников и приговаривая своими сморщенными губами: «Сгинь, болезнь, сгинь, беда, сгинь, нечистая сила, убирайся на Лелейскую гору, убирайся на Лелейскую гору, убирайся на Лелейскую гору, где овца не блеет, где топор не ухнет, где конь не заржет и петух не пропоет…» Когда-то одна ворожея, обладающая секретом против колдовства, лечила меня от сглаза и точно так же заговаривала воду, обрывая над ней разноцветные нитки. Тогда я не очень-то разобрал, что она там бормотала, но теперь мне кажется, что именно эти слова и точно так же трижды повторяла их. Но видно, та ворожея была недостаточно квалифицированным специалистом в своей области и, перепутав ненароком строгую последовательность ритуальных священнодействий, обрекла меня на пару с сатаной таскаться по Лелейской горе…
- Значит, - сказал я, - не берешь овцу?
- Неловко мне как-то, - ответил Плотник. - Деревенские внизу то и дело друг у друга овец таскают. И телят, и коров - все что под руку попадет.
- Во всем война виновата, она-то и расплодила жуликов да воров.
- Здешние воры все наперечет известны, кто раньше воровством промышлял, тот и теперь промышляет, да только все на Ладо валят!
- Этого не может быть! Ведь они не знают, что я тут.
- Они все про тебя знают: и то, что ты бороду отпустил и петляешь один по округе, а недавно одна женщина видела, как ты раненый у дороги валялся, они еще потом жалели, что не поторопились взять тебя без пуль. Они про тебя такое знают, что тебе и во сне не снилось.
- Если так, им должно быть известно также и то, что я не ворую.
- Им главное - убедить в этом власть.
- Но власти тоже прекрасно знают, что я не ворую.
- Да, но власть-то они подкупили, для властей же и тащат, а для отвода глаз сваливают свои грехи на других, и всех это вполне устраивает. Раньше они таким же образом на Нико сваливали.
- Как, неужели и Нико не постеснялись приплести к этим грязным делам?