Ленин и Парвус. Вся правда о «пломбированном вагоне» и «немецком золоте»

Что же до Парвуса, то он убеждал Брокдорф-Ранцау, что Германия должна протянуть руку мира «демократической» России (мира явно сепаратного), но в России эту руку могут принять лишь социал-демократы. Главный же сторонник мира Ленин застрял-де как эмигрант в Швейцарии, и ему надо помочь добраться до России. А там он — «намного более решительный человек», чем меньшевик Чхеидзе или эсер Керенский, «отстранит их и без промедления будет готов пойти на мир». О том, что Ленин был сторонником общего мира для всех воюющих стран и противником мира сепаратного, Парвус явно умалчивал, а, возможно, он этого и не сознавал.

К тому же Парвус, как это стало ясно из его попыток увидеться с Лениным в 1917 году уже на территории Швеции, и из его нервной реакции на отказ Ленина (о чём — в своём месте), надеялся на то, что при посредстве Ленина он будет и во второй русской революции, грозящей перейти в третью, играть ведущие роли, как это было в ходе первой русской революции, когда Парвус верховодил в Петербурге вместе с Троцким.

С Троцким Парвус был не просто хорош — Троцкий и Парвус дружили, были близки, да и местечковое прошлое обоих их, надо полагать, сближало — хотя бы общностью ненависти к этому еврейскому прошлому. Причём ведущим в «тандеме» оказывался Парвус — он был и старше Троцкого на десяток лет. Но во-первых, Троцкий пока что был далеко — за океаном, в США, а «ковать» революционное «железо» надо было как можно скорее, пока оно горячо.

Во-вторых, Парвус не мог не знать истинный потенциал Троцкого по сравнению с Лениным. Да и о том, что Троцкий, вынужденный открещиваться от Парвуса, в 1915 году разразился «Некрологом живому другу», то есть Парвусу, Израиль Лазаревич вряд ли забыл.

В-третьих же, Парвус, как уже сказано, явно рассчитывал быть при Ленине в России чем-то вроде «дядьки», ментора, гувернёра и политического комиссара, вместе взятых. Парвус — как всякий талантливый фанфарон и авантюрист — очень переоценивал себя и недооценивал Ленина. Точнее, он Ленина ценил высоко, но себя — ещё выше…

Вот он и хлопотал.

В итоге личный секретарь графа Брокдорф-Ранцау Фриц Кахен снабдил Парвуса рекомендацией к канцлеру Бетман-Гельвегу, а сам граф 5 апреля 1917 года просил статс-секретаря Министерства иностранных дел Циммермана «благосклонно лично принять» Парвуса-Гельфанда. Брокдорф-Ранцау замечал при этом, что хотя «характер его (Парвуса. — С.Х), по мнению современников, неустойчив, однако его связи в России, на мой взгляд, могут теперь иметь решающее значение для развития всей ситуации в целом».

Не приходится сомневаться, что Парвус расхваливал себя как только мог, и Брокдорф-Ранцау прибавлял в рекомендации Циммерману, что Гельфанд был в России «одним из первых, кто работал для успеха, достигнутого теперь». В ходе первой русской революции 1905–1907 годов Гельфанд играл действительно очень значительные роли, но к 1917 году на эти роли в среде меньшевиков выдвинулись другие — Чхеидзе, Церетели, не считая находившихся пока за рубежом Мартова и Аксельрода, да и Троцкого.

Причём выше недаром дата 5 апреля выделена жирным шрифтом. К тому времени, когда Парвусу был обеспечен прямой выход на «верхи» Рейха, всё уже решилось. И тот же Вернер Хальвег, описывая хлопоты Гельфанда, подчёркивает, что «решающая предпосылка для предстоящей немецко-большевистской «совместной акции» возникла в результате созданного с первых же дней русской революции «Центрального Комитета по возвращению на родину проживающих в Швейцарии русских эмигрантов»…» Действительно, организационное собрание на сей счёт прошло 19 марта (по европейскому стилю) 1917 года — за полмесяца до 5 апреля (по европейскому стилю). И Парвус оказался в положении Мухи из басни Крылова «Муха и Дорожные», где Муха «выбивалась из сил», «помогая» одолеть подъём тяжело нагруженному барскому рыдвану.

Напомню заключительные строки басни, содержащие её мораль:

Куда людей на свете много есть,

Которые везде хотят себя приплесть

И любят хлопотать, где их совсем не просят.

Это — как раз о не существовавшей ситуации: «Парвус, обеспечивший возвращение Ленина в Россию по заказу германского генштаба». Только в отличие от крыловской Мухи к переезду Ленина через Германию в итоге не столько «приплёл» сам себя Парвус-Гельфанд, сколько его «приплели» недобросовестные «историки» типа Элизабет Хереш, Натальи Нарочницкой, Николая Старикова и т. д. И приходится повторить то, что уже было сказано в начале книги: Парвус идею переезда явно высказывал, но — в полном отрыве от тех планов и расчётов, на которых строил свои усилия Ленин в Швейцарии, и высказывал тогда, когда всё было решено. Версия о том, что возвращение Ленина в Россию произошло благодаря Парвусу, ложна, как ложна и версия о якобы «союзе» и взаимодействии Ленина с Парвусом.