Эти несколько строк лучше, чем что-либо ещё, говорят о презрительном отношении «экономистов» к рабочим, чьи интересы они якобы представляли. Главная идея здесь в том, что «экономисты» отказывали простым рабочим в способности к осознанию необходимости политической борьбы. И всё же вопрос о необходимости общественно-политических изменений встаёт перед рабочими на каждом этапе рабочего движения. Опираясь на экономическую борьбу против тех или иных работодателей, в определённый момент времени рабочие неизбежно формулируют требования, выполнение которых возможно только посредством глобального преобразования общества. Если оглянуться назад, то можно увидеть: вся история рабочего движения, начиная с чартизма, показывает, что пролетариат понимает необходимость борьбы за каждое отдельное политическое или демократическое требование, которое способно укрепить положение рабочих, развить их организацию и создать более благоприятные условия для успешной борьбы с угнетателями.
Кровавый царский режим, несомненно, создавал известные трудности в отстаивании принципиальной позиции по национальному вопросу. Недоверие и напряжённость между разными национальностями были настолько сильны, что социал-демократы Литвы после некоторых колебаний отказались от участия в съезде «русской» партии, к великому огорчению Феликса Эдмундовича Дзержинского, который позже вспоминал:
«Я был самым резким врагом национализма и считал величайшим грехом, что в 1898 году, когда я сидел в тюрьме, литовская социал-демократия не вошла в единую Российскую социал-демократическую рабочую партию…»[133]
Съезд пошёл и на уступки местным комитетам, ревниво оберегающим свою автономию:
«Местные комитеты выполняют постановления Центрального комитета в той форме, какую они найдут более подходящей по местным условиям. В исключительных случаях местным комитетам предоставляется право отказаться от выполнения требований Центрального комитета, известив его о причине отказа. Во всём остальном местные комитеты действуют вполне самостоятельно, руководствуясь лишь программой партии»[134]
.По итогам съезда был избран Центральный комитет и принято решение подготовить манифест. «Рабочая газета» сделалась официальным печатным органом партии, а «Союз русских социал-демократов за границей» стал представлять интересы партии за рубежом. Однако надеждам, связанным с решениями съезда, не суждено было сбыться. Один из участников съезда Павел Лукич Тучапский позднее вспоминал:
«С бодрой верой в наше дело уехали мы со съезда. Я по приезде в Киев сделал доклады в “Союзе” и рабочем комитете. Решения съезда были вполне одобрены. Казалось, теперь пойдёт работа ещё лучше, ещё успешнее, чем до сих пор. Но всего через неделю после моего возвращения киевская организация была разгромлена»[135]
.Месяц спустя после съезда пять из девяти его участников, включая одного члена Центрального комитета, были арестованы. Единственным достижением съезда стала публикация манифеста, написанного Струве, который уже начал двигаться вправо в своих политических взглядах, но, однако же, выполнил свою работу на удивление хорошо. Это был последний раз, когда Струве служил делу социал-демократии; чуть погодя он его окончательно предаст. Первый съезд добился всего, чего он был в состоянии добиться. У партии, по крайней мере, появилось едва различимое будущее, лозунг и манифест. Российские условия помешали принципиальному объединению сторон. Съезд лишь указал путь, которым следовало идти. Все последующие съезды, с 1898 по 1917 годы, проводились за границей. Опыт наглядно показал невозможность создания жизнеспособного политического центра внутри страны. Центр тяжести социал-демократической организации неизбежно сместился за рубеж, где силы революционного марксизма, находясь в условиях относительной безопасности, смогли перегруппироваться и подготовиться к следующему этапу – к претворению в действительность того, что было намечено в Минске в 1898 году.