Ленин и Троцкий. Путь к власти

«Только самостоятельная рабочая партия, – писал Ленин, – может быть твёрдым оплотом в борьбе с самодержавием, и только в союзе с такой партией, в поддержке её могут активно проявить себя все остальные борцы за политическую свободу»^[141].

Таким образом, уже в самом начале рабочего движения в России в нём чётко обозначились две тенденции. Первая – революционный марксизм, который опирался на рабочий класс и связывал перспективы революционного свержения царизма с борьбой за господство пролетариата в революционно-демократическом лагере, несмотря на попытки либералов и «прогрессивных» буржуа подчинить его своей воле. Вторая тенденция – реформизм, который, выражая на словах верность марксизму, эффективно проповедовал классовое сотрудничество и раболепную покорность перед либералами. В этом, по сути, и был корень разногласий между марксистами и «экономистами». Принимая различные формы, выражаясь другими словами, эта полемика проходит красной нитью через всю историю российского революционного движения – вплоть до настоящего времени.

Фактически нужно выращивать кадры, развивать их в области теории и практики марксизма и внедрять в рабочее движение, начиная с его наиболее активного и сознательного слоя. Классовый состав партии должен быть непременно пролетарским. Студенты и интеллигенты могут играть немаловажную роль, обогащая движение новыми идеями и способствуя их развитию, но только при одном условии: они должны решительно освободиться от прежних классовых уз и принять – не только на словах, но и в повседневной жизни – точку зрения пролетариата. Проблема «экономистов» состояла в том, что они поворачивались к рабочему классу спиной, а не лицом.

То, что революционное движение в России начала интеллигенция, нисколько не удивительно. Это едва ли не закон, особенно в случае России, и особенно в непростых условиях 1870-х и 1880-х годов. Но изменение условий изменило и всё прочее положение вещей. На первый план быстро вышло новое поколение – рабочие-революционеры, первые выпускники тех рабочих кружков 1890-х годов, которые по праву считаются «университетами» марксизма. Впервые бразды правления комитетами стали переходить в руки рабочих. Это не являлось, как многие ошибочно полагали, результатом интеллигентски-демократических теорий «экономистов», которые, несмотря на заявленную поддержку пролетариата, крайне неохотно шли на уступки и освобождали места для рабочих в комитетах, как того требовал Ленин. Всю эту ситуацию определяла волна арестов, которая постоянно уносила опытных лидеров.

Необходимость избежать обнаружений и арестов, а также основные требования существования при полицейском режиме, то есть отнюдь не предвзятые теории организации, были причиной того, что социал-демократия того времени отличалась высоко централизованной организацией. Слово центра было законом, поэтому не могло быть и речи о нормальном демократическом функционировании. Немногочисленный Центральный комитет избирался не «снизу», а «сверху», путём кооптации. В подчинении у центра находились несколько комитетов: комитет пропаганды, комитет агитации, комитет деятельности по сбору средств, комитет печати и т. д. В условиях того времени такой режим работы был просто необходим. Но он, однако, не защищал от проникновения в организацию провокаторов, которым нередко удавалось занимать в партии ключевые посты. Интеллигенция, имевшая большинство в комитетах, не принимала централизации. Поэтому Ленин изначально настаивал на необходимости подготовки рабочих кадров и включении их в работу ведущих органов. Эта работа часто сталкивалась с узостью взглядов и равнодушием ведущего слоя, который, ревностно охраняя свои прерогативы, трактовал идею централизма крайне односторонне, всегда находя сотню причин не вводить рабочих в состав комитетов.

Во второй половине 1890-х годов – в результате волны арестов – ситуация коренным образом переменилась. Бразды правления в одночасье перешли в руки тех рабочих, которые прежде не имели никакого опыта руководства. Рабочий С. И. Прокофьев, вспоминая свою реакцию на внезапное заключение под стражу лидеров московской организации в 1893 году, отмечает: «Мне было тяжело, больно и обидно. Я остался без руководителей. Этот удар, казалось, был непоправим, и когда я рассказал рабочим, что мы потеряли, многие приуныли и задумались». Потом решили: «Ничего не поделаешь, надо терпеть и продолжать работу». «Мы разошлись, – заключает Прокофьев, – и стали работать самостоятельно»^[142]. В этот период заявили о себе такие рабочие, как Иван Васильевич Бабушкин. Будучи сосланным в Екатеринослав, на юг, ставший затем центром восстания, Бабушкин без посторонней помощи создал там местное отделение революционной организации.