Ленинград в борьбе за выживание в блокаде. Книга первая: июнь 1941 – май 1942

И все же ученые, не попавшие в привилегированные списки, не собирались мириться с ролью кандидатов на смерть. В конце декабря 1941 г. сотрудники Института востоковедения отметили 500-летнюю годовщину со дня рождения Алишера Навои специальным заседанием, на котором выступили И. Ю. Крачковский, Е. Э. Бертельс, А. Н. Кононов, Б. Т. Руденко[524]. Ученые Инженерно-строительного института, рассматривая на одном из своих заседаний в декабре 1941 г. тематику исследований на 1942 г., горячо обсуждали вопросы не только оборонной деятельности, но и проектирования и строительства новых городов и поселков[525]. В декабре 1941 г. в Ленинградском университете докторские диссертации защитили географы М. Д. Семенов-Тян-Шанский, С. П. Суслов, А. П. Краев[526]. С начала войны по конец 1941 г. сотрудники и аспиранты Университета защитили 7 докторских и 42 кандидатских диссертации; некоторые из них имели практическое значение для Ленинградского фронта. Так, кандидатская диссертация Я. X. Иоселева, защищенная им в феврале 1942 г., была посвящена вопросам гидрометеорологического обеспечения сухопутных войск Ленинградского фронта в период октября-декабря 1941 г.[527] В ноябре-декабре 1941 г. в Ботаническом институте АН СССР было защищено 10 диссертаций. Ученые вспоминали, что «защиты диссертаций многих ободрили, чувствовалось, что советского ученого никакой враг не сломит. Приятно было узнавать, что сообщения о заседаниях Ученого Совета доходили до передовой линии обороны. Приезжающие с фронта с большим удовлетворением смотрели на нас и в нашей бодрости и стойкости, как и мы у них, получали укрепление для себя»[528].

В жестоких условиях блокады ленинградские ученые рассматривали обучение студентов как свой долг перед Родиной. Обессиленные голодом, они по-прежнему шли на свои факультеты, читали лекции, проводили лабораторные занятия, руководили дипломными проектами выпускников. В 1941–1942 учебном году в вузах осажденного Ленинграда работали около тысячи преподавателей, среди которых насчитывалось свыше 500 профессоров и доцентов[529]. От проведения регулярных лекций в большинстве институтов пришлось отказаться. Студенты перешли на индивидуальные учебные планы и собирались один-два раза в неделю на консультации и собеседования. «Сегодня вызвонил студентов для занятий к себе в Эрмитаж, – записал в своем дневнике А. Н. Болдырев 18 декабря 1941 г. – К лекциям уже подготовку не осиливаю и сегодня объявил им, что читать не буду, только занятия текстом остаются»[530]. Занятия проходили в необычной обстановке: вокруг печки-времянки расставлялись столы, за которыми располагались студенты и преподаватели. Из-за отсутствия электроэнергии всю учебную работу приходилось вести только при дневном освещении или при свете коптилки. Рассказывая об этом незабываемом времени, одна из студенток Университета впоследствии писала, что у всех, кто работал и учился зимой 1941–1942 гг., навсегда останется в памяти, как «маленькими группами, даже в одиночку, слушали студенты лекции профессоров и преподавателей. То были: проф. Мавродин, Рифтин, Евгеньев-Максимов, Жуков, Розенфельд, Суслов, Штейн и др. В Университете было оборудовано несколько рабочих комнат. Туда, к огню ламп, набивались студенты. Тепло, тихо, только изредка шуршит бумага и потрескивают дрова в железной времянке. Это – источник тепла, и дежурный, подобно древнегреческому жрецу, неусыпно поддерживает огонь…»[531].

В декабре 1941 г. Ленинградский городской комитет партии принял специальное решение о проведении зимней экзаменационной сессии в высших учебных заведениях города. Решение предусматривало создание необходимых условий для подготовки студентов к экзаменам и требовало от работников институтов не допускать во время экзаменов либерализма[532].

Работники культуры по-прежнему давали шефские концерты в воинских частях и госпиталях, рассматривая это как свой вклад в дело обороны города и питаясь не всегда оправданной надеждой получить тарелку супа. «Но в сознании есть то, что мы, несмотря на все, что мы переживаем, что не получаем зарплату, отдаем свои силы бойцам и командирам, играя бесплатно в госпиталях, что мы тоже что-то делаем, приносим какую-то пользу, давая им отдых, – писал 24 декабря 1941 г. в своем дневнике театральный актер Ф. А Грязнов. – Вот только жалко, что не кормят нас за это. Ну, что стоит госпиталю дать нам по тарелке супа, кусочку хлеба. Но нет, за все время раз дали манную кашу с кусочком рыбы. Это за все время. Значит, не могут. Слишком остро стоит сейчас вопрос с питанием в городе»[533]. Такие записи характерны для многих блокадных дневников деятелей культуры и искусства. За первый год войны шефские бригады работников искусства дали 24 тыс. концертов и 600 спектаклей[534].