Лес повешенных

Раздраженным, сердитым голосом он потребовал у фельдфебеля карту фронта, якобы для того, чтобы ознакомиться с ней немедленно. Получив требуемую карту, он опять хлопнул дверью и вышел во двор, залитый теплым весенним солнцем, и от этого теплого весеннего солнышка вдруг успокоился. Неожиданно что-то заставило его обернуться: он увидел сидевшую на приступке амбара Илону. Сидела она, уткнувшись локтями в колени и подперев ладонями лицо. При виде ее Апостол невольно улыбнулся, взгляды их встретились, но тут же он стер с лица улыбку: нечего ему на нее таращиться. Он равнодушно отвернулся, но спиной, затылком, сердцем чувствовал ее взгляд и поймал себя на том, что ему до боли хочется услышать ее нежный, бархатный, завораживающий голос...

С мыслями о ней он покинул двор, с мыслями о ней шагал по проулку и вышел на широкую деревенскую улицу. «Если простая деревенская девчонка способна мне вскружить голову и отвлечь от задуманного, – подумал он, – то впору застрелиться!» Он коснулся рукой кобуры, как бы проверяя, на месте ли револьвер, будто и в самом деле собирался пустить себе пулю в лоб.

Возле церкви он остановился: куда он идет? Вышел он с намерением представиться начальству, познакомиться с новыми товарищами. Но видеть ему никого не хотелось, никого, кроме... Илоны. Да что ж это за наваждение такое? Неужто она и в самом деле затуманила ему мозги? Он заставил себя думать о другом: как сегодня ночью перейдет фронт. Там, у своих, ему ни до чего не будет дела. Там он обретет наконец покой и душевное равновесие...

Напротив церкви, радостно сияя всеми окнами на весеннем солнце, белел дом священника Константина Ботяну. В памяти всплыли слова Илоны о том, что батюшка-де проповеди говорит по-венгерски. Апостол живо представил себе пугливого и робкого иерея, каким тот предстал перед ним недавно в поезде, и досадливо передернул плечами.

Надо было на что-то решиться. Ходить туда-сюда по деревне не имело смысла. Но не возвращаться же в дом? Самое лучшее было бы сейчас же отправиться на передовую, якобы чтобы представиться полковнику, а на самом деле ознакомиться с местностью, выбрать подходящий путь, зайти к капитану Клапке, может быть, даже посоветоваться с ним...

Из дома рядом с церковью вышел доктор Майер. Шел он торопливым шагом, запахнувшись в толстую солдатскую шинель с поднятым воротником, хотя вовсю светило солнце и было не холодно. Не заметив Бологу, он проскочил мимо и быстро удалился.

– Господин доктор! Доктор! – негромко окликнул его Апостол.

Майер резко остановился и повернул недовольное лицо, но, узнав Апостола, смягчился, мрачное лицо его осветила скупая улыбка. Апостол подбежал к нему, обнял, и они зашагали рядом, направляясь к школе, где расположился дивизионный лазарет. По дороге Апостол рассказал Майеру свою печальную одиссею по лазаретам и госпиталям, а тот, по обыкновению, молча и серьезно выслушал. В разговоре Апостол случайно упомянул о том, что, будь у него лошадь, он бы поехал на передовую, ознакомился с местностью и расположением батарей, и Майер, впервые заговорив, предложил ему воспользоваться их лазаретной.

– И все же не советовал бы тебе торопиться, – сказал он. – Ты еще слишком слаб для геройских подвигов. Повремени, а то ненароком опять угодишь ко мне в лазарет. Смотри, как у тебя глаза воспалены, наверно, температура еще держится. Хочешь, я тебе исхлопочу отпуск? Отдохнешь, поправишься... Здоровью это не повредит!..

– Да я же здоров, как Самсон! – бодрым голосом заявил Апостол.

Майер покачал головой и что-то буркнул, но Апостол не расслышал, а переспрашивать не стал, занятый совсем другими мыслями.

5

Апостол тащился верхом, изредка заглядывая в карту, – ехал он по берегу бурной речушки, что, петляя, текла близ деревни Лунки, раскинувшейся в широкой котловине, которая сужалась, подступая к высоким холмам, поросшим сосновым и буковым лесом. Деревню делило надвое шоссе, а за домами меж садов и огородов, прилегавших почти к каждой избе, тянулась до самой станции и дальше железнодорожная ветка, теряясь где-то между холмов. Бежала она через новый, наскоро построенный мост, а обок шоссе, шагах в тридцати правее моста, начинался проселок, ведущий к фронту. Апостол свернул на него. По обеим сторонам на пологих холмах виднелись редкие домишки. Речка в верховье была еще бурливей, звонче, совсем как разыгравшаяся шаловливая девчонка. Справа едва виднелась наискосок уходящая к горизонту горная цепь, издали похожая на зубчатую стену старинной крепости.

На плоскогорье дорога внезапно кончилась, запутавшись в кустарнике; речка обузилась, превратившись в крохотный, мелководный, но все еще бурливый ручей. К северу от него потянулась новая дорога, протоптанная солдатскими сапогами, а по обочинам белели свежие кресты. Апостол свернул на эту дорогу. И все чаще и чаще стали попадаться ему военные подводы, запряженные жалкими гарнизонными клячами.

«Ну, слава тебе господи, кажется, на месте, – с облегчением подумал Апостол, сверившись по карте. – Где-то здесь неподалеку должны располагаться артиллерийские части...»