Лес повешенных

– Совсем немножко. Не приходится. У нас и румыны только по-венгерски говорят, – ответила она, и Апостол даже глаза прикрыл от удовольствия, наслаждаясь бархатными переливами ее голоса. Илона выждала, не спросит ли он ее еще о чем-нибудь, но он упорно молчал, и тогда она сказала, как бы поясняя: – Но в церкви батюшка завсегда служит по-румынски, только проповеди говорит по-венгерски, чтобы всем понятно было...

Апостол злился на себя: да что это он, как жеманная барышня, слова из себя выжать не может, задает какие-то нелепые вопросы. Неужто и впрямь эта разбитная крестьянская девчонка околдовала его? Голос, правда, у нее и в самом деле колдовской, завораживающий и капризный, как у избалованного ребенка. Но что же она молчит? О чем бы ее еще спросить? Апостол смотрел в ее широко открытые темные сияющие глаза, от которых, казалось, вся комната наполнялась нестерпимым блеском. Наконец, не выдержав, Апостол спросил, сколько ей лет, спросил, разумеется, шутливым тоном взрослого, интересующегося возрастом ребенка, а то она, не дай бог, невесть что себе вообразит... Илона хотела ответить, она и рот уже открыла, но тут в сенях послышалась какая-то возня, топот тяжелых ног, девушка всполошилась и, улыбнувшись, пригнулась к печке.

– Это батя... – шепнула она.

И в самом деле в дверь громко постучали, и, не дожидаясь приглашения, на пороге появился высокий костистый мужик с худощавым загорелым лицом и большими умными глазами. Апостол хотел было отчитать его и выставить за дверь, чтобы не врывался без приглашения, но тут же был обезоружен его приветливой улыбкой и дружески протянутой огромной лапищей. Скуластое лицо его от улыбки покрылось бесчисленной сетью морщинок, под седеющими усами с заостренными кверху концами показались белые молодые зубы. Хозяйским оком он оглядел комнату и вдруг заметил дочку, которая усердно, не оборачиваясь, ворошила угли.

– А ты что тут забыла? – нахмурившись, спросил он. – А нука марш отсюда, живо! Места тебе мало? Нечего мешать господину поручику!

– Чем же я ему мешаю? – попробовала оправдаться Илона. – Я до него не касаюсь...

– Ну, ну, поговори у меня! – рассердясь, сказал отец, и девушка, поднявшись, нехотя вышла из комнаты. Но как только за ней закрылась дверь, могильщик, оправдываясь, обратился к поручику: – Волей-неволей приходится девку в строгости держать, иначе не выходит... Кругом солдатня... а девка еще молодая, глупая... Вот села печь топить, а того не соображает, что помеха она вам...