Лес повешенных

Больше недели он откладывал визит к «другу детства», втайне надеясь встретить его где-нибудь в городе и выполнить тягостное поручение судьи, но, увы, Апостол нигде не появлялся и бедному Пэлэджиешу пришлось отправиться к нему домой. Хотя нотариус был тремя годами старше, к Апостолу, как повелось исстари, он относился с почтением младшего и даже некоторой заискивающей робостью, памятуя о тех днях, когда он, мелкий судейский писарь, выслушивал философские выкладки своего ученого друга, ровным счетом ничего в них не понимая.

– Совсем ты загордился, забросил старого друга! Хорошо, что мы не гордые, сами приходим! – произнес Пэлэджиешу с порога явно заранее заготовленную фразу и широко улыбаясь, так широко, будто он собирался проглотить Апостола.

Апостол ничего не ответил, только нервно приподнял одну бровь, выражая этим и удивление, и досаду по поводу прихода непрошеного гостя. Нотариус обеими руками схватил и крепко пожал ему руку, не дожидаясь, пока тот сам протянет, и без приглашения, по-хозяйски уселся в кресло.

– Ну... зачем ко мне пожаловал? – стараясь не выказывать раздражения, сухо спросил Апостол и устремил на Пэлэджиешу безжалостный, испытующий взгляд.

– Вот так новость! К нему наведывается старый друг, можно сказать, товарищ розового детства, а он еще и недоволен! – продолжал с наигранной бравадой Пэлэджиешу и подмигнул Апостолу совсем некстати, прибавив к уже достаточному количеству неприязни еще крохотную толику. – Раньше ты друзей приветливей встречал! Изменился, брат! Сильно изменился за три года!..

Бесцеремонность, запанибратство, фальшивый голос нотариуса оказали должное действие: мирная неприязнь сделалась воинственной нетерпимостью.

– Выкладывай скорей, что тебе нужно, я спешу! – произнес веско Апостол, и глаза его сверкнули недобрым огоньком.

– Ну, вижу, не хочешь ты... – хотел было и дальше ломать комедию Пэлэджиешу, в очередной раз поправив упавшие на лоб волосы, но, встретив нацеленный в него недобрый взгляд, решил сменить тактику. – Зашел я повидать тебя, поболтать по-дружески... Сообщить тебе кое-что, но... Признаться, не ожидал я такого сурового приема...

– Ну, прости... – неожиданно помягчев, сказал Апостол. – Несладко мне тут приходится. Приехал домой отдохнуть после тяжелого ранения, а вокруг началась какая-то свистопляска... Сплетни, пересуды, интриги... Противно!

– А кто виноват? – спросил нотариус, опять меняя тактику и переходя в атаку. – Думаешь, я не в курсе? Все знаю! Все! Здесь мышь не пробежит, чтобы я тотчас не узнал... Потому я и пришел, чтобы помочь тебе поправить дело... Думаю, это в наших общих интересах!

Серьезный тон и слова нотариуса насторожили Апостола, и он, опершись кулаком на край стола, приготовился внимательно слушать.

– Здесь, в этом занюханном, заштатном городишке, моими стараниями и усердием установлен идеальный порядок... такой порядок, какой и необходим любому государству как в военное, так и в мирное время... – не без любования собой стал объяснять Пэлэджиешу, гипнотизируя Апостола взглядом. – И вдруг являешься ты и бросаешь камень в этот тихий омут... Твой опрометчивый поступок стал причиной для нежелательных разговоров... почти крамолы! А ведь тебе, как офицеру, надлежит не разваливать, а крепить тот порядок, который существует... Понимаешь, чем это чревато?.. Теперь ты даже молчанием продолжаешь бала мутить всех...

– Скажи-ка мне, дружочек, твой донос на благочинного тоже был украшен столь блистательным красноречием? – язвительно спросил Апостол, прерывая его разглагольствования.

– Он вел преступные проповеди и за это наказан. Всякий преступник должен быть наказан! – запальчиво выкрикнул нотариус. – Я не считаю нужным оправдываться перед тобой. Я за свои слова и действия отвечаю. Чего не скажешь о тебе!.. Будь я офицером великой армии, я бы поостерегся расторгнуть помолвку с девушкой только из-за того, что она заговорила по-венгерски!

– Да?! – переспросил Апостол, задыхаясь от душившего его гнева.

– Да! – ответил как отрубил Пэлэджиешу, поднимаясь и расправляя плечи. – Советую тебе как другу, пока не поздно, исправить свою ошибку... Я хотел предупредить тебя по-дружески, иначе...

На всякий случай он зашел за спинку кресла, откуда его трудно было достать. Волосы у него упали, закрыв один глаз и иол-лица, но он не убирал их, застыв в какой-то нелепой горделивой позе. Небритые щеки его мелко подрагивали, но Апостол ничего не видел, кроме обвислых мерзких усов и брезгливо оттопыренной заячьей губы.

В один миг обогнув стол, он очутился прямо перед ним и тяжело задышал ему в лицо, еле сдерживая гнев. Нотариус смертельно побледнел и, выпучив глаза, не мигая уставился на Апостола. Огромные волчьи зубы его оскалились в некоем подобии издевательской усмешки.

– Ах ты... подлец!.. – задыхаясь от гнева, прошипел Апостол и с размаху ударил его по лицу.