Лесков: Прозёванный гений

Проповедует он и в многочисленных публицистических статьях. Не существовало, кажется, ни одной проблемы церковной жизни второй половины XIX века, которой бы он не коснулся⁵⁹⁸. В 1881 году Ф. М. Достоевский занес в свою записную книжку: «Лесков. Специалист и эксперт в православии»⁵⁹⁹. И хотя в высказывании этом сквозила ирония[111], так оно и было: специалист и эксперт.

Как эксперт он не сомневался: основная часть церковных бед идет от невежества, неразвитости умственной и духовной. Отсюда и склонность духовенства к «нищебродству», вечным сборам средств на постройку нового храма⁶⁰⁰, торговле спиртным и помощи в его продаже вместо борьбы с пьянством прихожан⁶⁰¹; отсюда и неумение «ловцов человеческих душ» «держать себя». В семинариях светскому обхождению не учат, вот и вырастают «неповоротни», обреченные на пожизненные страдания от недостатка благовоспитанности⁶⁰².

Как в дворянском обществе воспринимают выходцев из бурсы, «заправка» которой неистребима, Лесков знал с детских лет, наблюдая за отношениями родственников по материнской линии Алферьевых и собственного отца, бывшего бурсака. Неловко, словно на экзамене, чувствует себя и герой «Соборян» Савелий Туберозов в гостях у «боярыни» Плодомасовой. Неудивительно, что Лескова радовали даже малейшие признаки знакомства духовенства с плодами цивилизации – он с удовольствием отмечал склонность молодого поколения священников к опрятности: отказ от широкополых шляп, остригание волос и ношение рубашек с воротничками⁶⁰³. Священников не только дурно воспитывали в семинарии – с ними не церемонились и после выхода из нее. В публицистике 1870-х Лесков постоянно касается законов, регулирующих семейную жизнь белого духовенства. Овдовевший священник не имеет права жениться снова. Но если он многодетный, кто должен ходить за его детьми? В еще более беспомощном положении оказывается попадья: после кончины мужа она лишается всяких средств к существованию и поневоле вынуждена становиться дьячихой или пономаршей.

Лесков с удовольствием приводит курьезные случаи, когда представители духовного сословия действовали в обход церковных установлений. Священник-вдовец самовольно женился во второй раз, и сначала епископ отлучил его от служения; но по ходатайству прихожан, любивших батюшку, тот был прощен⁶⁰⁴. Не хуже и история про «мадмуазель-попадью». Овдовев, она не пожелала влачить полунищенское существование и отправилась жить в цыганский табор, потому что прекрасно пела⁶⁰⁵. Похожий мотив о вдове священника, ушедшей к цыганам, появился и в «Заметках неизвестного».

В другой статье Лесков рассказывает о «вычегодской Диане» – попадье в Печерском крае, которая, чтобы добыть семейству пропитание, вынуждена была охотиться и рыбачить, поскольку отец семейства заниматься этим не мог – по церковным канонам священник не имел права проливать кровь живых существ⁶⁰⁶. Понятно, на что так ясно намекает Лесков: законы, обрекающие на голодную смерть или толкающие женщин на мужские занятия, давно пора поменять. Церковное начальство эти намеки, разумеется, раздражали; и всё же, пока не кончилась эпоха Александра II, задиристому публицисту многое прощали. Но внутрицерковные законы переписывать никто, конечно, не собирался. Добавим, что и сегодня, полтора века спустя, они во многом прежние.

Лесков писал эти заметки отнюдь не только для заработка – он действительно хотел изменений. Однако ничто не менялось.

И его тексты о внутрицерковных нравах становились всё язвительнее, всё откровеннее. В созданных уже на исходе 1870-х «Мелочах архиерейской жизни» и примыкавших к ним более поздних «Архиерейских объездах» и «Епархиальном суде» он уже без обиняков рассказывал, как живут русские иерархи и низшее духовенство, полностью зависимое от произвола начальства.

В «Епархиальном суде» Лесков ссылается на Духовный регламент Петра I (правда, цитирует его не совсем точно – говорит о «несытых архиерейских скотинах»⁶⁰⁷, в то время как в документе 1721 года стоит: «Ибо слуги Архиерейские обычне бывают лакомыя скотины») и приходит к заключению, что православное духовенство нуждается в лучшем обеспечении (тогда ему не придется «прибегать к унизительным поборам, роняющим его во мнении прихожан») и в реформе церковного суда⁶⁰⁸. Он не сомневается, что слишком жесткое управление епархией не нужно и даже вредно, зато самоуправление идет делу только на пользу: всякая епархия, «подобно многим частям русского управления, умела прекрасно управляться сама собою, к чему русские люди, как известно, отменно способны, если только тот, кто ими правит, способен убедить их, что он им верит и не хочет докучать им на всякий шаг беспокойною подозрительностию»⁶⁰⁹.