Лесков: Прозёванный гений

«Расставшись с Вами, я долго продумал о том, что говорил Вам о себе, по поводу моего одиночества, и нашел, что Вы правее меня: действительно, мне “только так кажется, что я мог бы быть счастливее в семье”. На самом деле центр моих симпатий всё ложился бы за чертами семейственности. Хуже это или лучше? Или хорошо всё, что дано? Верно, так. Эпиктет[125] понимал это, когда говорил: “Твое дело хорошо сыграть свою роль на сцене мира, а пьеса написана не тобою”»⁷⁷².

В пьесе, написанной не им, он должен был сыграть роль человека несемейного, печального одиночки, вечно стремящегося к домашнему теплу, к людям и вечно отталкивающего их от себя.

Весной 1877 года Дрона поступил в военную «милютинскую» гимназию, или Николаевский кадетский корпус[126], который давал воспитанникам среднее образование, а вместе с тем готовил их к воинской службе. Почему именно военное поприще избрал Николай Семенович для сына, понять сложно. Сохранившееся в семейных преданиях объяснение звучит странно:

«– Объясните мне, пожалуйста, как это – ты, полковник и военный педагог, отдал сыновей в гражданскую школу, а ты, работник Министерства народного просвещения, своего в военную? – спросил как-то раз муж его тетки Натальи Луциан Ильич своих родственников о выборе для их сыновей.

– Да это, дядя, вполне естественно: каждый побоялся отдать своего в ту, которую он лучше знает, – отвечал Лесков»⁷⁷³.

Екатерина Степановна этот выбор не одобряла, но Лесков настоял на своем. Было ли право голоса у самого Дроны? Непохоже. И он стал военным, полжизни прослужил в погранвойсках, хотя, видимо, мечтал о совсем другой стезе, но признаться в этом решился лишь после смерти отца его младшему приятелю Чехову. Мы еще коснемся этой загадочной отлучки с военной дороги, из которой всё равно ничего не вышло.

Пока же узелок будущей военной карьеры только завязывался. Отец и сын поселились вместе в «холостом жилье» – в доходном доме купца Семенова на углу Коломенской улицы и Кузнечного переулка. Жилье оказалось сырым, и уже через месяц они переехали в другое – в дом 61 (сейчас – дом 63) на Невском проспекте, немногим лучше: «…квартира была “фонарь”: слева холодная лестница, справа ворота на “черный” двор, две комнаты на первый двор, одна проходная и темная, с окном в подворотню, одна комната и кухня на второй двор. Внизу нежилой подвал. Кругом ветер, холод, нигде ни луча солнца, да в сущности и света. Но всё же получше первой и ближе к гимназии»⁷⁷⁴.

Мир между 46-летним отцом и одиннадцатилетним сыном пока тянулся; Андрей, вмиг повзрослев, помогал Николаю Семеновичу с расчетом средств на хозяйственные нужды, ощущал себя «домоблюстителем» и другом, значимым, необходимым. Всё оборвалось с первым же занесенным в его дневник замечанием о невнимательности на уроке французского. Трепещущий Дрона нарочно дал дневник отцу на подпись в последний момент, утром в понедельник, перед уходом в гимназию, надеясь проскочить. Не проскочил:

«С полным доверием обмакнув перо, чтобы подписать всегда благонравную во всём тетрадку, отец вдруг резко вскинул голову и, пронзив меня гневным взглядом, жестко бросил:

– Это что? Невнимание, бездельничать в классе! За этим тебя отдавали в гимназию? Дуняша! Дуняша! Сбегайте к дворникам и принесите из метлы пучок прутьев. Только скорее…

Попытка вымолить прощение и горячая защита простодушной женщины только повысили раздраженность.

Я был наказан грубо и необузданно. Обида залила душу.

Хорош домоблюститель и наперсник, которого в любую минуту можно отстегать, как щенка, и выдать всем на позор и посмеяние. И эта дружба, сердечная близость, в которую я так слепо, благодарно и любовно начинал верить!»⁷⁷⁵

В прозе Лесков с отвращением и гневом вспоминал телесные наказания собственных гимназических лет. В «Житии одной бабы» он со злой усмешкой цитировал изуверскую шутку инспектора орловской гимназии Петра Андреевича Азбукина, произносимую, когда тот отправлял ученика в «канцелярию» к сторожу-экзекутору: «Пойдем, мы с Леоновым восписуем тя»[127]⁷⁷⁶. С горечью писал Лесков и о дворянах, которые завели моду сечь детей. Он, посвятивший последний свой текст, так и не опубликованный, вопросу о наказании розгами мужиков⁷⁷⁷, не задумываясь поступил с сыном так, как когда-то поступали с ним самим. И хотя больше подобных сцен в воспоминаниях его сына нет, очевидно, они случались еще не раз; о том, что отец бил Дрону, свидетельствовали и другие родственники.

По поводу Достоевского