Лесков: Прозёванный гений

Поэтому и в легендах он на уровне пальцев любил раскраску, а умом ценил мораль, в его «византийских» сочинениях совсем простую: истинная святость заключается в добрых поступках и скромности. Именно по молитве простого дровосека, чьими основными добродетелями являются честный труд и смирение, начинается дождь, спасающий всех от засухи («Повесть о богоугодном дровоколе»). Заглавный герой «Скомороха Памфалона», легкомысленный гаер, не пожалевший, однако, своего внезапного заработка для спасения ближнего, оказывается выше пустынника Ермия, бывшего патриция, который раздал всё свое имущество и ушел в пустыню. Египтянка, вынужденная стать блудницей после того, как растратила свое имение на помощь нуждающемуся, никак не может дождаться, когда же священники признают ее достойной крещения, и, наконец, принимает его на пороге смерти, от двух ангелов («Прекрасная Аза»). Кузнец Зенон, в борьбе с блудной страстью выколовший себе глаз, оказывается сильнее целого народа с его жрецами и способен сдвинуть гору («Гора»). Дурачок Панька смягчает даже грозного Хан-Джангара («Дурачок»). Маланья единственная во всём селе пригреет и сухорукого, и безногого, все над ней потешаются за ее простоту, а она меж тем побеждает смерть («Маланья, голова баранья»). Отец Василий из «Дворянского бунта», страдающий от запоев, однако в покаянной молитве «плачущий до ужасти и просветляющийся до прелести», превосходит в человеколюбии непьющих, но лицемерных священников и архиереев.

«Оставайся при одном ученьи Христа и иди служить людям», – говорит отшельник Данила («Совестный Данила»). Это и есть первая заповедь, высказанная Лесковым: истинный христианин служит людям. Если он писатель – служит своими сочинениями.

Заповедь вторая, не проговоренная им вслух, проступает сквозь все легенды с неотменимой ясностью. «Радуйтесь и веселитесь, потому что мир сей беспредельно красив, бесконечно разнообразен», – вот она, текущая светлым потоком из клюва бронзового ибиса, что стоит в мастерской художника, отзывающаяся в описаниях наряда красавицы, раскрашенных судов «с крокодилами на носах и под парусами пурпурного и голубого цвета», толпы «цветочниц, музыкантов, продавцов рыбы и фокусников». Лесковские легенды – сонмы красивых людей и вещей, словно помимо воли автора свидетельствующих, что мир спасет красота:

«Садовые акантусы и желтые мимозы, живые ограды из разноцветной сирени, жасмина и роз, высокие пальмы, акации и бальзамовые деревья – всё цвело, благоухало и жужжало, наполненное кипучею жизнью насекомых»⁸⁹³.

Михаил Протопопов считал, что это соединение двух разнонаправленных желаний – славить красоту мира и проповедовать – привело Лескова к «эстетической бестактности». Критик народнического толка поставил этот диагноз в статье «Больной талант» (1890) в связи с прозой 1860-х и 1870-х годов, но не сомневался, что в 1880-е с Лесковым случился благой перелом: «больная душа писателя приблизилась к почти полному исцелению», поскольку он перешел к проповеди «морали Евангелия»⁸⁹⁴. Лесков откликнулся на подробный разбор благодарственным письмом автору, уточнив лишь, что статью о себе назвал бы не «Больной талант», а «Трудный рост». Писателю, не избалованному вниманием критики, конечно, был лестен интерес к его прозе; но возможно, он благодарил Протопопова и за проницательность: его раздвоенность и теперь никуда не делась – сменилась только вера.

Жажда проповедовать христианские истины в прозе, выступать в жанре художественной проповеди не могла не привести Лескова к тому, за кем давно уже он благоговейно наблюдал, кого всем сердцем чтил и кому посвящал статьи⁸⁹⁵. Наконец, он решился.

Факел и плошка

Написал, отправил.