Но мысль Коверзнева не хотѣла, да и не способна была останавливаться долго на этихъ представленіяхъ. Не то видалъ онъ въ своей, богатой всякими приключеніями, жизни… Онъ шелъ все такъ же бодро впередъ, среди обнимавшей его теперь уже со всѣхъ сторонъ темноты, держа обѣими руками передъ собою ружье на перевѣсъ, оберегая такимъ образомъ плечи свои и локти отъ толчка о какое-нибудь препятствіе… Онъ не жалѣлъ, что не далъ увезти себя отъ непогоды "этой дѣвицѣ". Во-первыхъ, онъ издавна любилъ всякія необычныя ощущенія и
Смѣхъ, вызванный въ немъ этимъ нежданно пришедшимъ ему въ голову сравненіемъ, готовъ былъ сорваться съ его устъ… и замеръ. Трескучій, оглушившій на нѣсколько мгновеній Коверзнева, громовой ударъ грянулъ, показалось ему, въ трехъ шагахъ отъ него. Онъ отскочилъ невольно, невольно сжимая вѣки, опаленныя жгучимъ пламенемъ разразившейся молніи; острый, нестерпимый запахъ сѣры охватилъ его обоняніе, проникалъ въ его горло; крупныя дождевыя капли зашлепали по его шляпѣ, по его спинѣ…
И словно только и ждали они этого сигнала, — завыли, загудѣли, застонали кругомъ чудовищные голоса бури. Лѣсъ дрогнулъ весь и заскрипѣлъ подъ раздирающимъ стономъ налетѣвшаго на него, наклонившаго, сломившаго его разомъ, вихря. Трескъ лома и шлепъ оземь обрушенныхъ деревьевъ, удары грозы, слѣдовавшіе теперь одинъ за другимъ съ ужасающею быстротою, гулъ дождя, падавшаго съ небесъ уже не каплями, а непрерывною, сплошною пеленой, производили какое-то одуряющее, фантастическое впечатлѣніе. Словно какой-то стихійный духъ, неистово мятежный, несся на гибель и разрушеніе всего Божьяго міра. Едва-ли что либо подобное дано было видѣть Коверзневу и "подъ тропиками". Но ему некогда было уже сравнивать, вспоминать, онъ и не въ шутку былъ озабоченъ положеніемъ, въ которомъ находился. Блескъ молній слѣпилъ ему глаза, не давая ни времени, ни возможности разсмотрѣть окружающіе предметы, сообразиться, найти исходъ… Итти прежнимъ путемъ, прямо, представляло уже величайшую трудность: вѣтеръ сбивалъ его съ ногъ и, сверхъ того, онъ съ каждымъ лишнимъ шагомъ чувствовалъ, какъ все болѣе и болѣе размякала подъ нимъ почва, какъ ступни его уходили все глубже въ нее, — до того, что съ большимъ трудомъ онъ могъ вытаскивать уже ихъ оттуда. Онъ попробовалъ повернуть назадъ, но это оказалось еще менѣе возможнымъ: цѣлые потоки неслись ему навстрѣчу, заливали его ноги, подпирали подъ его колѣна. Онъ уже былъ мокръ съ головы до ногъ, мокръ до костей; пронизывающія холодныя брызги дождя хлестали его по лицу, текли за шею, рѣзали ему вѣки… А вода между тѣмъ подымалась все выше и выше: вся масса непрерывнаго ливня стекалась, стремилась сюда, по наклону, въ это нижайшее мѣсто лѣсной окраины Коверзневъ ощущалъ ея постепенный, растущій съ каждымъ мгновеніемъ, подступъ, — она уже доходила ему до пояса. "Унесетъ въ болото", пронеслось у него въ головѣ…
Мгновенный блескъ ударившей еще разъ молніи далъ ему увидѣть, что онъ стоитъ среди уже цѣлаго, безбрежнаго озера, изъ глубины котораго подвигались стволы кое-какихъ жидкихъ вербъ и ветелъ. Съ тревогою сказалъ онъ себѣ, что онъ уже не былъ въ состояніи вспомнить направленіе исчезнувшей дороги, не могъ разобрать, съ какой стороны и куда шелъ онъ по ней четверть часа тому назадъ… "Глупо однако и неслыханно погибать отъ какого-нибудь лѣтняго дождя!" проронилъ онъ тутъ же презрительно и злобно, — "зацѣпиться надо за какое-нибудь дерево и терпѣливо дождаться конца грозы, а тамъ засвѣтлѣетъ на небѣ"… Но въ непроглядной теми, окружавшей его, при вихрѣ и дождѣ, бившемъ ему въ лицо, отыскать, это спасительное дерево было нелегко; а при этомъ онъ начиналъ коченѣть отъ сырости и холода… "Jim, where yon?" [3]
вспомнилъ онъ свою собаку. Слабый визгъ, показалось 6алентину Алексѣевичу, отвѣтилъ ему будто съ недалекаго отъ него разстоянія. "Бѣдняжка отыскалъ тутъ чутьемъ какой-нибудь взлобокъ, на немъ и спасается", подумалъ онъ — и направился, расплескивая передъ собою воду руками, на этотъ визгъ… Но онъ вдругъ почувствовалъ, что земля будто оборвалась подъ его ногами… Онъ попалъ въ самый напоръ воды, — его сбило, подхватило и понесло.