Лесник

Валентинъ Алексѣичъ поднялся съ мѣста, стараясь, по всегдашней привычкѣ, сдерживать наружное выраженіе того, что ощущалъ онъ внутренно. Онъ подошелъ въ окну. Спиною въ капитану, онъ, будто вовсе не занятый имъ, глядѣлъ въ даль, на верхушки лѣса, выглядывавшія изъ-за отдѣлявшаго Дерюгино отъ Темнаго Кута косогора.

— Иванъ Николаичъ! сказалъ онъ, наконецъ, оборачиваясь…

Капитанъ поднялъ голову.

— Я хочу сдѣлать вамъ одно предложеніе, Иванъ Николаичъ?

— Слушаю-съ, твердымъ голосомъ произнесъ тотъ.

Глаза его просохли, черты приняли прежнее мужественное и спокойное выраженіе…

Коверзневъ усѣлся на прежнее мѣсто.

— Вамъ прежде всего слѣдуетъ помириться съ Барабашемъ, слегка улыбнувшись сказалъ онъ.

— Я ужь у нихъ за свою глупость прощенья просилъ, промолвилъ на это такъ же твердо Переслѣгинъ.

— Вотъ и прекрасно!… А предложеніе мое будетъ состоять въ слѣдующемъ. Здѣсь у меня, какъ вы знаете, земледѣльческаго хозяйства нѣту; земля и оброчныя статьи сданы или сдаются въ аренду на болѣе или менѣе продолжительные сроки, и управляющій мой здѣсь поэтому ничего болѣе какъ конторщикъ, имѣющій акуратно слѣдить за исполненіемъ контрактовъ и сроками платежей, и доставлять мнѣ по нимъ деньги. Барабашъ совершенно честный человѣкъ и это дѣло свое выполняетъ какъ нельзя лучше. Но у меня тутъ одно природное богатство, требующее настоящаго, раціональнаго хозяйства.

— Лѣса-съ? какъ бы подговорилъ капитанъ.

— Да. Эксплуатація ихъ производилась до сихъ поръ самымъ примитивнымъ, варварскимъ, хищническимъ образомъ. Этому давно надо положить конецъ. Я теперь въ Петербургѣ пригласилъ сюда одного дѣльнаго таксатора, который все это приведетъ въ порядокъ. Но при этомъ мнѣ необходимо имѣть своего довѣреннаго человѣка, который могъ бы и помогать ему въ распоряженіяхъ при работѣ, да и слѣдить за тѣмъ, чтобы самыя работы не откладывались въ долгій ящикъ. Къ тому же всѣ здѣшнія дачи имѣютъ отдѣльныхъ лѣсниковъ, подчиненныхъ теперь единственно конторѣ, т. е. тому же Барабашу, который, при своихъ приходо-расходныхъ занятіяхъ и огромномъ пространствѣ лѣса, не имѣетъ — что онъ мнѣ тамъ ни говори, примолвилъ съ усмѣшкою Валентинъ Алексѣичъ, — физической возможности контролировать ихъ и ѣздить и провѣрять ихъ на мѣстѣ. Изъ этого видно, что надо всѣ отдѣльныя эти лѣсничества подчинить, какъ это и было здѣсь, при матушкѣ, надзору одного, спеціальнаго, главнаго лѣсника… И это мѣсто я желаю предложить вамъ, Иванъ Николаичъ.

— Мнѣ-съ! испуганно вскликнулъ капитанъ… Вѣки его широко были открыты, и дрожь замѣтно пронимала его всего…

— Вамъ, поспѣшно проговорилъ Коверзневъ, — и увѣренъ, что этимъ я обезпечиваю себѣ надзоръ за моими лѣсами, какого лучше и самъ бы имѣть не могъ за ними, а вамъ — доставляю отвѣтственное занятіе, — онъ подчеркнулъ это слово, — которое для хорошаго человѣка, какимъ я васъ считаю, можетъ служить лучшимъ отводомъ, лѣкарствомъ въ вашемъ душевномъ состояніи… Но, Иванъ Николаичъ, — Коверзневъ пріостановился на мгновеніе, — вы передъ этимъ должны мнѣ дать слово… Вы понимаете, о чемъ я васъ прошу?…

Лицо капитана все побагровѣло, грудь его высоко подымалась…

— Нѣтъ-съ, съ видимо-мучительнымъ усиліемъ отвѣтилъ онъ, — слова я вамъ дать не могу… потому уже разъ… Одно могу обѣщать вамъ, Валентинъ Алексѣичъ, — онъ вскинулъ на него свои печальные глаза, — стараться буду!…

Коверзневъ помолчалъ.

— Хорошо, Иванъ Николаичъ, сказалъ онъ, подымая на него глаза въ свою очередь, — съ нынѣшняго дня я назначаю васъ главнымъ лѣсникомъ по здѣшней экономіи, съ жалованьемъ. Какое получалъ бывшій въ этой должности при матушкѣ,- 70 рублей въ мѣсяцъ, кажется, — ну, и лошадь подъ верхъ, кормъ на нее… Вотъ видите, перебилъ себя, широко улыбнувшись Валентинъ Алексѣичъ, не давая растерянному Переслѣгину сказать слова, — я имѣю претензію угадывать людей — и въ васъ я съ перваго раза почуялъ честнаго человѣка. То, какъ вы мнѣ отвѣтили сейчасъ, служитъ для меня подтвержденіемъ этому мнѣнію. И я беру васъ теперь безъ всякихъ условій, въ увѣренности, что, въ случаѣ вы бы не нашли въ себѣ силы побѣдить вашу… слабость, — вы сами откажетесь отъ вашей должности…

Капитанъ дрогнулъ всѣмъ тѣломъ — и, какъ стоялъ, опустился на колѣни передъ Коверзневымъ.

— Что вы, что вы! вскрикнулъ Валентинъ Алексѣичъ, съ невольнымъ, въ первую минуту, чувствомъ гадливости.

Но не рабское приниженіе сказывалось въ этихъ обращенныхъ на него, сіявшихъ теперь, глазахъ, въ судорожномъ движеніи, сжавшемъ на груди эти сильныя руки:

— Валентинъ Алексѣевичъ, какъ передъ Богомъ, — лихорадочно прерывался голосъ капитана, — въ первый разъ… въ первый разъ, послѣ столькихъ лѣтъ… такія слова слышать… Вы… вы опять меня человѣкомъ поставили, Валентинъ Алексѣичъ!..

V

Въ 1876 году Коверзневъ пріѣхалъ опять въ Темный Кутъ. Онъ пріѣхалъ рано, въ началѣ мая, — и о пріѣздѣ своемъ извѣстилъ даже заранѣе, съ приказаніемъ выслать ему экипажъ и лошадей на ближайшую станцію желѣзной дороги.

На желѣзную дорогу, съ экипажемъ, выѣхалъ къ нему на встрѣчу — капитанъ.

Валентинъ Алексѣичъ едва узналъ его.