Лесник

— Точно такъ-съ! подтвердилъ Барабашъ, чувствовавшій себя, очевидно, въ ударѣ, и игриво примолвилъ:- особенно-же какъ онъ теперича желаетъ вступить въ узы Гималая.

На этотъ разъ Валентинъ Алексѣичъ не выдержалъ.

— То есть это что-же? невольно спросилъ онъ.

— Въ бракъ вступить задумалъ-съ, пояснилъ Софронъ Артемьичъ, — жена его померла вѣдь-съ.

— Померла, — да? А я думалъ… поспѣшилъ сказать Коверзневъ, — давно?

— Второй годъ, — можно сказать-съ, отъ сраму его избавила!..

— И на комъ-же это онъ теперь опять вздумалъ жениться?

— Тутъ-съ… барышня одна есть, отвѣтилъ, уже словно нехотя, Барабашъ, — помѣщицы Мурашкинсвой, Лизаветы Степановны племянница будетъ.

— Молодая?

— Молода, это первое-съ, — не по лѣтамъ ему; а, окромѣ того, опасаюсь, чтобы не вышла ему изъ этого опять карамбонъ какая-нибудь…

— Какой-же вы такой "карамболи" опасаетесь?

Софронъ Артемьичъ глубокомысленно нахмурился, соображая, какъ ему это объяснить понятнѣе.

— А такъ, Валентинъ Алексѣичъ, что насчетъ развитія — это первое сказать надо… Потому онъ извѣстно, по-старинному, читать, писать, арыхметику, — и все-съ! А какъ теперича по наукѣ и прагрессу — этого онъ не можетъ, сами изволите знать… Ну, а она-съ самое, можно сказать, современное образованіе получила… И въ тому еще надо сказать, примолвилъ онъ раздумчиво, — эманципація эта теперешняя очень ужь въ нихъ замѣтна. На охоту это, повѣрите, нѣтъ-ли, въ болото, съ ружьемъ, сапоги высокіе, и даже по-мужски иной разъ кастюмъ этотъ на себя надѣнутъ… И бьетъ какъ ловко, сказываютъ.

— А собою какъ?

Господинъ Барабашъ на этотъ вопросъ передернулъ очки свои, повелъ какъ-то особенно губами — и вдругъ широка осклабился:

— Даже очень не дурная-съ, Валентинъ Алексѣичъ, пропустилъ онъ почему-то шопоткомъ, — и даже, можно сказать, настоящая бельомъ… Становой у насъ тутъ новый, Потужинскій фамилія, Евгеній Игнатьичъ, такъ тотъ даже…

Управляющій оборвалъ вдругъ на полусловѣ… Коверзневъ вопросительно поднялъ голову.

— Что-же становой?

Господинъ Барабашъ стыдливо потупился.

— Не знаю-съ, какъ это вамъ передать-съ, потому, можетъ быть, вамъ покажется неприличное…

— Что такое, говорите!

— Онъ про эту самую барышню замѣчаетъ-съ, что она въ таліи — комаръ, а въ плечахъ — Волга…

И цѣломудренный управляющій, отвернувъ лицо отъ барина, фыркнулъ въ красный фуляръ, поспѣшно вытащенный имъ изъ кармана на этотъ случай.

— Что-же вы тутъ неприличнаго находите? сказалъ Коверзневъ, разсмѣявшись въ свою очередь;- это даже очень хорошо сказано: "въ таліи комаръ, а въ плечахъ Волга"…

Софронъ Артемьичъ ушелъ отъ барина, совершенно довольный и имъ, и собою.

VI

Два дня послѣ пріѣзда своего въ Темный Кутъ, Коверзневъ, проснувшись рано утромъ и открывъ ставни своей спальни, откинулся невольнымъ движеніемъ отъ окна, не вѣря въ первую минуту глазамъ своимъ: — вся окрестность покрыта была глубокимъ, сверкающимъ снѣгомъ, какъ въ самое сердце зимы, и прибитый тутъ-же за стекломъ термометръ указывалъ 5° ниже нуля. Это былъ тотъ знаменитый, повсемѣстный морозъ на Николинъ день 1876 года, какого не запомнятъ старожилы, отъ котораго опалъ, въ нѣсколько часовъ времени, весь ранній въ этомъ году цвѣтъ съ плодовыхъ деревьевъ, и лѣса потеряли половину своихъ еще нѣжныхъ, недавно распустившихся листьевъ… Валентина Алексѣича такъ поразило это печальное зрѣлище, что онъ тутъ-же, захлопнувъ скорѣе ставни и зажегши свѣчи, принялся разбирать свои портфели съ лихорадочною поспѣшностью, чтобы "не видѣть этотъ позоръ и насиліе". Онъ былъ очень воспріимчивъ и страстно любилъ природу:- этотъ холодный, нагло сверкающій зимній саванъ, налегшій нежданно, негаданно на цвѣтущее лоно весны, представлялся ему, дѣйствительно, "насиліемъ" какой-то грубой, ненавистной стихійной силы надъ вѣчными, божественными правами ея…

Онъ съ досады не выходилъ дней десять сряду, работая при закрытыхъ ставняхъ въ своемъ кабинетѣ, а для движенія отправлялся по вечерамъ на прогулку въ молчаливыя залы верхняго этажа своего обширнаго и пустаго дома. Видъ изъ его окна на огромныя старыя липы посреди двора, саженыя его прадѣдомъ, съ ихъ теперь полуобнаженными вѣтвями, вызывалъ въ немъ каждый разъ какое-то скорбное, почти болѣзненное чувство, — и онъ проходилъ мимо, опустивъ голову и глаза…