Лесное лихо

– Таскать вам – не перетаскать! – ухмыльнулся мертвяк, который наколол на ветку наиба-радиста.

– Жулан, не трынди, иди и таскай. Там их много. Ещё и на твою долю достанется, – сказал арбалетчик.

Вернее, сказала – немного охрипшим, но безусловно девичьим голосом.

Мертвяк хмыкнул и с несвойственной выходцу из могилы резвостью зашагал к дороге. А его товарищи, которые тащили убитого, остановились возле высокой сосны.

– Подойдёт? – полуутвердительно произнёс лучник.

– Высоковато, – покачала головой девушка.

– Зато надёжно, – ответил первый.

– Ну – смотри. Тебе лезть.

Они достали из поясных сумок длинные перчатки и раскатали их до локтей, достали ножи и вдвоём сноровисто нарезали с рук, ног и спины убитого кожаные ремни. Ремни вышли не слишком ровные, но их это мало смущало. Потом лучник размотал свёрнутую кольцом верёвку, обвязал труп подмышками, свободный конец привязал себе к поясу и быстро полез по сосне, цепляясь за обломанные сучья. Ремни, вырезанные из кожи убитого, он прихватил с собой. Скоро верёвка натянулась. Древолаз, который добрался до первой длинной ветки, крякнул и потянул труп кверху.

Подтянув убитого на уровень пятнадцати метров над землёй, зеленоликий древолаз надёжно усадил труп на ветках. Затем прикрутил к веткам обе руки и обе ноги убитого его же собственной кожей. Теперь труп не свалится с дерева даже при сильном ветре – разумеется, до тех пор, пока не истлеет кожа. Странный могильщик взял две оставшиеся кожаные ленты и подвязал нижнюю челюсть убитого, затем обернул голову лентой и привязал её к ветке.

После того, как труп был надёжно закреплён на сосне, могильщик-верхолаз так же ловко спустился на землю.

…Бойня на дороге давно была кончена. Проворные зеленоликие растаскивали трупы в заросли по обе стороны. Там их с помощью ножей освобождали от формы и уносили в лес, где убитых солдат ждало упокоение среди ветвей сосен и берёз. Когда-нибудь случайный путник, которого нужда занесёт на Пустые Холмы, увидит сквозь листву желтеющие человеческие кости. Или столкнётся взглядом с черепом – если ветер уже сбросил чьи-то останки на землю. Вздрогнет путник и со всех ног кинется наутёк – хорошо, если в сухих штанах. Потом, понизив голос и озираясь, будет рассказывать друзьям, как Добрый Народ запутал ему дорогу да завёл в Костяной лес, и что он оттуда еле-еле выбрался. Приврёт, конечно, добавит страшных чудес. Друзья будут над ним посмеиваться – но осторожно. Никто вслух не скажет, что такого не может быть. И ни один не отважится пойти в лес, где мертвецы лазят по деревьям.

…В живых осталось только двое – достопочтенный ар-Пигиди и молодой солдат. Когда стрелы лесных духов одного за другим пронзали его товарищей, он съёжился между двумя трупами, дрожал и вслушивался в неумолимо редеющие выстрелы, крики боли и жуткие короткие свистки. Потом кто-то вздёрнул его за шиворот и подтащили к кунгу, из которого только что извлекли господина абира.

Сейчас пленники сидели на земле, а возле них стояли несколько диких охотников.

Они напоминали ожившие кусты – да, наверное, ими и были, потому что у них из лохмотьев торчали живые ветки. Другие были мертвецами – с грязно-зелёной кожей, тронутой разложением. Был воин, похожий на человека очень большого роста с совершенно белыми волосами, усами и бородой – если бы не острые уши и не звериные клыки, видные, когда он улыбался.

Возле солдата лежал оброненный кем-то карамультук, но он и не пытался им воспользоваться. Он лишь бормотал трясущимися губами заклятье от Дикой Охоты, Хозяев Леса и кладбищенских выползней. Этим словам научила его бабуля, когда ему было десять лет – строго-настрого наказав не произносить эти слова при чужих, потому что за веру в Добрый Народ и большим, и маленьким полагается суровое наказание… Но, видно, добрая старушка что-то перепутала, потому что даже при свете дня заклятья не действовали.

Ну… почти не действовали. Жуткого вида мертвяк, услышав «души немёртвые, прочь летите, сила ночная, мимо ходи, на меня не гляди…», легонько пнул солдата, улыбнулся – от этой улыбки впору было отдать Всевышнему грешную душу – и приложил палец к губам.

Достопочтенный ар-Пигиди смотрел безумными глазами на молчаливую дьявольскую орду. Почему они пришли? Ведь их же не бывает! Почему они молчат? Почему они убили солдат, но его оставили жить? А может, с ними можно договориться? Ведь этот окаянный богоотступник Джафраэль как-то договорился с ними и жил-поживал, пока староста не донёс! А староста донёс потому, что хотел сделать бачой старшего сына Джафраэля, а проклятый мужик не соглашался… ну да, грех, но все мы грешные люди, и сам ар-Пигиди любил отдохнуть от трудов в бане с крепким юным хамам-оглани…

– Будь проклят Всевышний! – завопил он неожиданно для себя, вскакивая. – Будь проклят Отец-Искупитель! Отрекаюсь от Всевышнего, тьфу на него! Все его пророки и святые – говна мышиного не стоят! Прошу о милости Добрый Народ! Отдаю свою душу Тьме!..

Остроухий воин пристально посмотрел на беснующегося ар-Пигиди, и под его тяжёлым взглядом достопочтенный сник и сел в пыль.