Лесное лихо

– Любезный Артур, наши дороги не раз сойдутся, пересекутся, сольются и разбегутся, как в дивном узоре, как волны на море, – нараспев проговорила старшая ведьма, выходя навстречу ему из-за берёзы, где ей быть не полагалось – ведь буквально только что её видели в двадцати метрах оттуда. Она прошла мимо двух вождей, пересекла по диагонали дорогу, на которой уже почти незаметны были пятна крови, свернула за ясень на противоположной обочине и исчезла.

* * *

В полночь жители деревни, где днём ар-Пигиди творил правосудие, услышали тихий вой, означающий приближение Дикой Охоты, несущейся на мёртвых конях. Люди крепко-накрепко затворились в домах и шёпотом читали запретные заклятья, которые должны умилостивить духов. И почти до самого утра людям не давала спать странная песня без слов – однообразная, напоминающая вой ветра, шипение и придушенный вой. В ней переплетались отчаяние, безысходность и злорадное предвкушение. Слушая тоскливые стенания, люди тряслись от страха, каждое мгновение ожидая смерти – или чего-то похуже. Конечно, в запертый дом ночным гостям хода нет – но об это как-то лучше думать днём, при свете солнца, а не ночью, под вой мёртвой глотки. Особенно, если накануне казнили дьяволопоклонника, который перед смертью проклял земляков!

Утром благочестивые жители, пришедшие в храм на молитву, были изумлены и напуганы. При входе неподвижно сидел достопочтенный ар-Пигиди, протягивая руку, точно нищий. Он был мёртв. Это видели все – кроме старосты. В то утро староста до храма не дошёл. Когда он открыл дверь, то увидел, что у него на крыльце сидит проклятый Джафраэль и ухмыляется обугленным черепом. Староста вскрикнул от ужаса, схватился за сердце, упал и больше не поднялся.

* * *

Два десятка тесласкутеров на воздушной подушке несли отряд через пустоши и болота, по рекам и лесным дорогам. Дикие Охотники возвращались после удачного рейда.

Не каждый поход выдавался таким. Бывало, что живыми возвращались не все – поэтому среди них молодых всегда бывало больше, чем бойцов среднего возраста, а пожилых – раз-два и обчёлся.

Край солнца показался над горизонтом, когда кавалькада влетела на улицы деревни. Это была настоящая деревня, обезлюдевшая ещё в полулегендарные времена, задолго до падения мира. Случайный прохожий из нелюди – если бы он добрался туда живым и невредимым, что уже маловероятно, и если бы он покинул деревню на своих ногах и в здравом рассудке, что вовсе невозможно – рассказал бы, что видел ветхие бревенчатые избы, готовые развалиться при сильном ветре. Что эти «избы» на самом деле выполнены из негорючего пластика и стоят в таком виде уже больше века, и что они всего лишь маскируют проходы в подземный городок – такое не могло прийти ни в одну нелюдскую башку.

…Разместив скутеры в подземных ангарах, смыв раскраску и сняв маскхалаты, превращавшие их в живых мертвяков и ходячие кусты, дикие охотники снова поднялись на поверхность, на заросшую травой старую деревенскую улицу. Хотя рейд занял почти двое суток, спать пока никому не хотелось. Несколько молодых собрались кружком и слушали матёрого альва. Старый хищник рассказывал что-то весёлое, потому что его слушатели то и дело похохатывали. Двое совсем юных альвов, для которых эта охота была едва ли не первой, играли в опасную игру с Жуланом. Юнцы атаковали его с ножами – то порознь, то оба разом, старались не на шутку, и, будь на месте Жулана кто-то другой, его бы уже порезали на ремни. Но сейчас щенкам не удавалось даже приблизиться к старшему бойцу. Хотя он был безоружен и только отбивался, каждый нападающий не по одному разу терял нож, или, запущенный ловким броском либо сбитый подсечкой, кувырком катился по траве.

Тем временем один из охотников достал из-за пазухи дудочку и стал высвистывать на ней залихватскую мелодию, похожую на сложный плетёный узор. Две девушки подошли к нему, некоторое время вслушивались, потом, не сговариваясь, сняли ботиночки и принялись танцевать. Их движения были изящными, лёгкими и непринуждёнными – что говорило о высоком мастерстве и безупречном владении телом. Танец напоминал о тумане, клубящемся над ночной рекой, о колышущихся под ветром ветвях ив, о полупрозрачных быстрых облаках, сквозь которые светит луна – и о хищниках, скользящих между теней, разящих спокойно и безжалостно. В этот выход каждая из них добыла несколько фрагов.

Вокруг плясуний собрался кружок зрителей. Подошёл и Жулан со своими учениками. Оба юнца откровенно пялились на девушек – то ли предаваясь извечным мужским мечтаниям, то ли с завистливым восхищением: эти изящные альвинки уже не один год летали с Дикой Охотой.

– Эй, Жулан! – окликнул один из альвов, когда девушки закончили танец, и охотники потянулись к норам. – Сегодня у тебя который?

– Сегодня я распечатал десятую дюжину, – ответил Жулан. – А к следующему Летнему Солнцевороту пойдёт второй гросс.

У Жулана был обычай – во время выходов он забивал одного-двух нелюдей вручную, а потом насаживал ещё живую добычу на сук, за что и получил прозвище.