— Начала Живана на меня брызгать, — сказала Елица, — я и выскочила из воды… глядь — а он идет, смотрит на нас и смеется. Тогда увидели его и девушки, да как завизжат и в воду, а Джюрица стал и говорит: «Не бойтесь, я туда не пойду, купайтесь себе на здоровье!» — и зашагал вниз по реке. А я, несчастная, чуть со стыда не сгорела.
— Чего там, все мы были в рубахах!
— Конечно, но все-таки…
Шутки и поддразнивания продолжались, особенно прокатывались насчет Елицы.
Когда солнце склонилось к западу, девушки, собрав белье, разошлись по разным дорожкам. Станка направилась с Елицей к ручью, что течет мимо дома Радоничей, а оттуда пошла уже одна. По пути Елица весело болтала, а Станка только изредка улыбалась, не зная, к месту ли ее улыбка. В овраге Станке стало как-то не по себе, и, должно быть, первый раз в жизни она боязливо оглянулась по сторонам. Перейдя ручей, девушка вошла в густую рощу; сердце сжалось от какого-то тревожного предчувствия… Поглядев вперед, она внезапно увидела под густыми кустами боярышника
— Ты что? Бросил лиходейничать и теперь принялся подкарауливать девушек? — спросила она непринужденно, словно посмеиваясь над ним.
— Что ж, коли нет другого дела?
— Так смотришь, как девушки купаются?
— Вот черти!
Станка мигом залилась краской.
— Слушай, Станка… пройдемся маленько, мне нужно тебе что-то сказать. — И он кивнул головой в сторону от тропы, на густо разросшийся боярышник.
— Для чего тебе я? — спросила она дрожащим голосом.
— Только скажу тебе, клянусь богом!
— Говори здесь.
— Да застанет еще… кто-нибудь… Ну пожалуйста, отойдем немного, — сказал он, а голос его звучал неуверенно, словно чужой.
— Не знаю, ну что ж…
— Пойдем, прошу тебя. Неужто боишься меня?
— Кабы боялась, не стояла бы тут с тобой, — ответила она решительно.
Он подошел к ней, взял за руку и увел с тропинки. Оба молчали, а она удивлялась, что не может ему отказать, удивлялась своей необычной покорности. Станка только отняла руку, слишком уж это ее смущало и волновало, а она не хотела, особенно сейчас, терять присутствия духа.
Девушка поняла, зачем он ее ведет, но предпочитала об этом не думать. Ей лишь никак не удавалось унять волнение, утихомирить встревоженное сердце, бьющееся сильно и быстро.
Укрывшись за кустами боярышника, они сели.
Джюрица посмотрел девушке в глаза; не выдержав взгляда, она потупилась и стала пощипывать траву. Станка была очень взволнована, и все было для нее так ново и непонятно, что она уже и не пыталась бороться с этим волнением.
— Станка, что ты скажешь обо мне? — промолвил Джюрица. Нежданное счастье представлялось ему каким-то чудесным сном.
— Да… сам видишь… Плохо, хуже и быть не может.
— Знаю, но все-таки… не будет же так вечно.
— После стольких побитых и пораненных?
— Я ни одного не тронул своей рукой.
— Я-то верю, да закон не поверит.
— Что же делать?.. Надо жить, пока жив. Всяк умрет, как смерть его придет!
— Оно конечно… Но разве это жизнь?..
— Вот о том я и хочу спросить. Можешь ли ты смотреть на меня, на такого?
— Да вот смотрю, — ответила она, улыбаясь.
Он обнял ее. Девушка не противилась, только щеки ее запылали, и она еще ниже опустила голову.
— Знаешь, я жить без тебя не могу.
Эти слова точно молнией обожгли ей сердце; она задрожала всем телом и, не зная, что сказать, вскочила, схватила торбу с бельем и перекинула ее через плечо. Джюрица обомлел.
— Что с тобой? Куда ты?..
— Мне надо идти. Оставь меня сейчас, прошу тебя!
— Подожди! Не уходи! Сядь, я только скажу тебе…
— Не могу, не могу! Оставь меня, потом…
— Ну хорошо; давай только встретимся в другой раз!
— Ладно… как хочешь. Но сейчас я не могу…
— Послушай… — начал было Джюрица, глядя по сторонам, словно что-то потерял и не может найти, но Станка повернулась и пошла.
— Погоди, Станка! Ведь ты не сказала, когда встретимся.
— Видно будет. Повремени, прошу тебя… Оставь меня пока! — ответила она смущенно и, больше не взглянув на него, кинулась бежать и скрылась за деревьями.
А Джюрица остался со смешанным чувством: он испытывал и удивление, и страх, и блаженство, и радость. И все-таки, немного успокоившись, он понял, что счастье его не полно, а светлая радость омрачена грозной действительностью. «Кто я? Разбойник, убийца!.. И жду, чтобы она меня полюбила… Она, вокруг которой увивается столько парней… Мне загубить такую девушку!..»
Он тяжко страдал, но, к счастью, душевные муки зависят от самого человека, от его мыслей, а мысли, как известно, то и дело меняются, подобно голубому небу над головой: затянет его безбрежную синь непроницаемая завеса, и кажется, что никакая сила не сможет прорвать ее густую ткань, но пройдет несколько минут — и снова вверху радостно засияет ясное небо…
XI