Лесоруб (СИ)

Мечтавший поспать и грубо обломившийся. Тоска зеленая, даже с дверью подсобить некому бедному, несчастному, подло замученному, едва оттекшему омеге. У-у-у…

Вот сейчас я расплакался искренне, без рисовок. Мне было… никак и страшно одиноко, бесприютно. Моя проклятущая абсолютная, неограниченная свобода. Зачем она сдалась, когда некому обнять, обдавая крепким ароматом хвои, шепнуть в ухо «любимый, это ерунда, давай сюда НАШ ящик, я мигом», и я бы уткнулся текущим носом в родное мощное плечо, и мой альфа, чью метку я ношу с гордостью, гладил бы меня по волосам и целовал в жмурящиеся от удовольствия соленые глаза?

Горе-горькое. И похуй, что омежье. Я — омега. Мне по статусу положено нюни распускать периодами.

Дверь. Завхоз. Скорое убийство меня завхозом. Вставай, Инге. Через не могу. Надо, ебическая сила. Ты — воин. Выгонят из универа за порчу общажного имущества, и не получишь диплом. Как без диплома лесопилкой управлять?

У-у-у, надо… Ради диплома, собраться, и…

====== Часть 12 ======

Не знаю, что послужило причиной, моя усталость, мои измочаленные чувства или застилающее зрение марево слез, но с дверью у меня вышла какая-то хуевина. Нет, я ее поставил, конечно, но как… Явно наперекосяк: закрываясь, гадина скребла нижним краем пол, обдирая с половиц краску, замок заедал. Еще и покалечился: сначала отбил указательный палец молотком, потом прищемил его же и средний, закрывая ящик с инструментами. Короче, ремонт в корне не задался.

Расстроенный до невозможности, я, скуля от боли, ногой запинал обидевший меня ящик под кровать и опять разревелся, кляня свою омежью сущность. Мне хотелось лечь у порога и умереть.

Ноготь на указательном пальце посинел и непременно слезет — под ним набухала гематома. Хорошо, хоть рука не левая, ведущая. Ну да, я левша, и? Завидно?

Надо взять маникюрные ножнички с острыми кончиками, прокалить на огне и сделать мини-операцию, выпустить скопившуюся кровь. Без наркоза, даже местного, естественно. А я — нигде не мазохист, вот ни капельки. Может, сбегать к медбрату в общажный медпункт, пусть спреем каким-нибудь заморозит? Так вечер, медпункт уже не работает… Ну не тащиться же из-за ногтя в травмпункт через три квартала, честное слово!

Жалобно подвывая на одной тоненькой, не соответствующей моей викинговой комплекции ноте, я нашел в стоящем на столе стаканчике с писчими принадлежностями маникюрные ножницы, простерелизовал их в огне газовой комфорки, подержал, пока остывали, нуждающийся в лечении палец в холодной воде и, закусив губу в предчувствии ужаса, решительно вскрыл гематому!

Блядь, блядь, блядь! Больно-больно-больно-больно! Невероятно, чудовищно больно! Зашипев от пронзившей руку до локтя молнии, я-бедный выронил ножницы и запрыгал на одной ноге, потом — на второй. Иголки когда-нибудь нечаянно под ногти загоняли во время шитья и штопки?

Тогда вы знаете…

Слезы брызнули на щеки из-под зажмуренных век. Я их не вытирал, катятся и катятся, хуйня, тряс пострадавшей кистью. За что мне, девятнадцатилетнему сироте, эти адские муки, Господи? Неужто — кара за блядство? Не верю — большинство омег, если не выходят замуж после первой течки, особенно вольные студенты, не имеют постоянных партнеров и трахаются с теми, кто подвернется по случаю. Просто не все они вынуждены самостоятельно ремонтировать вышибленные двери, нанимают слесарей, кто умный и в деньгах не ограничен…

Дверь. В нее кто-то скребется, вроде. Послать пешим эротическим или откликнуться?

— Инге… — ох, япона косоглазая папа, Захаркин голос, виноватый и негромкий. — Я вернулся… Впустишь?

Впущу, куда денусь? Чтобы ты мне повторно дверь вышиб? Благодарю покорно, обойдусь, у меня пальцы не лишние.

Отпер я неохотно и попятился в глубину комнаты, давая другу проход. Альфа с порога критично обозрел плод моих трудов, присвистнул и покачал головой.

— Мдя, — сказал, почесывая шершавый от проклюнувшейся щетины подбородок. — Ну ты и наваял… Переделать бы… Можно?

Тут он заметил на полу возле стола кровь и сразу же вскинулся.

— Ты поранился? — охнул. — Где? Показывай!

Я независимо набычился и спрятал пострадавшую руку за спину.

— Мелочь, — буркнул. — До свадьбы заживет.

Охо-хо, там убогие три капельки. Ну хуйня же!

Захарка надвинулся яростно взрычавшей глыбой мышц и вдруг крепко меня обнял, загладил по волосам и напряженным, мелко вздрагивающим от сжимающих горло рыданий плечам.

— Ну что ты, — зашептал, обжигая дыханием ухо. — Что ты, маленький… Ну не плачь…

Бля-а-а… Зря он так, без предупреждения и с нежностями, я же морально не подготовился! В общем, разревелся я, да. Совсем-совсем. Уткнулся разукрашенным аж двумя фингалами фейсом в его широченную грудь и сдался, рухнул в позорную омежью истерику.