Лесоруб (СИ)

Странно, но Захарка подчинился. Аккуратно стянув с большого пальца ключ, гигант, продолжая хранить тяжелое молчание, кинул его на край стола и, вроде, отступил чуток к порогу. Впрочем, не опуская табуретки.

— Вы не вовремя, — багровеющий щеками Егор яростно клацнул зубами. — И без стука. По какому праву?!

Уже не ой, караул. Подерутся определенно. О мой истинный, Захарка — совсем не то, что ты подумал!

Запихнув страх поглубже в поджавшуюся в предчувствии беды задницy, я взлетел с кровати, не заморачиваясь наготой, отпихнул любимую пару вбок и пронзительно завопил от прострелившей рефлекторно вскинутое в защитном жесте предплечье боли — Захарка таки ударил. Слава Богу, не в полную силу — он не собирался убивать фотографа, лишь оглушить.

Япона папа, неужели хрустнула кость?! Ва-а-а! Больно-больно-больно-больно!!! Искры из зажмуренных глаз! Загипсованная модель — нонсенс!

— Инге!!!

— Инге!!!

Два исполенных паники вскрика слились в один, и такое началось… Мордобойное. Ибо, когда меня, пусть и непреднамеренно, зашибают табуреткой, я вовсе не грохаюсь в обморок и не разражаюсь слезами. Я даю сдачи, на автомате. Той же самой, ловко выхваченной у обидчика табуреткой или кулаком в челюсть, как удача улыбнется.

Поймавший хук снизу, не пожелавший делиться мебелью Захарка кхекнул и сел на задницу. Успевший вскочить на ноги Егор с рыком добавил моему другу детства увесистого пинка, схлопотал от меня тычок в грудь ладонями и шмякнулся, тоже в сидячее положение, рядом с выронившим табуретку Захаркой.

Ну, и оба усаженные мною на сраки альфы потрясенно заморгали на меня с пола, соседи по несчастью. Японская самбо-папа. Мне тикать или погодить? Куда-куда тикать, в окно, вестимо. Второй этаж, хуйня, сигану — не поймают. Максимум, поранюсь, вынося оконную раму вместе со стеклами. Сущая мелочь по сравнению с двумя несправедливо обиженными омегой альфачами подобных габаритов!

— Я сам! — пискнул я, напрочь забывая про отважных предков викингов, и попятился.

В смысле — сгину сам, прошу не беспокоиться, о великодушные альфы. Уже испаряюсь, меня здесь не стояло…

— Инге!!!

— Инге!!!

Бля, как здорово у этих альф получается хоровой ор, заслушаешься. Шебуршатся, пытаются группироваться, чтобы подняться на ноги, и тянут ко мне руки. Нет-нет-нет! Я вам кажусь! Клянусь!

А-а-а, памагити, убивают…

Рывок к окну, и бомбочкой, бомбочкой, плечом вперед, зажмурившись… Я — свободен, порхаю, где хочу, жаль, крыльев не имею…

Бум. Блядь. Хуевый из меня порхун. Больно-больно-больно-больно катиться по асфальту… Голому…

====== Часть 18 ======

Я, героически не хнычущий от боли, отмытый в душе от крови и грязи, бедра обмотаны полотенцем, страдал посреди моей комнаты на табуретке и позволял по-омежьи на разные лады причитающим какую-то утешающую чушь Егору и Захарке превращать меня в радиоактивного снежного барса.

Спросите, почему радиоактивного? Ларчик открывается просто. Вы снежных барсов видели когда-нибудь? Шкура белая, в коричневую пятнышку? Моя кожа — светлая, на ней ярко выделяются пятна зеленки: колени и локти ободраны, на лице два фингала разной степени свежести. Еще повезло, неплотно прикрытые рамы распахнулись наружу. Разбейся в них стекла, был бы подлинным барсом, а так — всего лишь коленно-локтевой подбарсовый мутант. Бедновато пятен, блядь. Но для модели — вполне достаточно, хуй теперь, а не подиум, внешность неисправимо подпорчена минимум на две недели.

Горе горькое. А я-то уже на контракты денежные губу раскатал…

Закончивший с моим левым локтем, — щипет — жесть, — Егор нежно чмокнул меня в губы и выпрямился.

— Пошевели пальчиками, котенок, — попросил он.

Насупленный я, прекрасно понимающий, какие именно пальчики фотограф имеет в виду, назло врагу пошевелил пальцами обеих босых ступней. Да, упертый, спасиб, жутко упертый. И сдержусь, не разревусь, ибо — викинг.

— Двигаются или нет? — Егор завладел моей ведущей, обезображенной в предплечье расползающимся синячищем рукой. — Инге, я серьезно. Если нет — необходимо ехать на рентген.

Я с шипением, — больно-больно-больно, — неторопливо сложил из пальцев левой руки кукиш и предъявил сию живописную фигуру озадаченно наблюдающим альфам.

— Поехали, — сказал, морщась. — Только оденусь. Уверен, трещину в кости обнаружат.

Ужасно тяжело быть викингом, когда ты — зашибленный табуреткой омега, сохранять спокойствие и сухие глаза. Но перед Егором разнюниваться стыдно, Егор — не Захарка.

Егор опустился передо мной на корточки, поцеловал выставленный мной кукиш и прерывисто вздохнул.

— Зачем ты в окно прыгнул, котенок? — альфа смотрел с грустью в пульсирующих бездонных зрачках. — Глупый, ты же не птичка.

Я презрительно фыркнул и отвернулся в Захаркину сторону. Конечно, не птичка — неуклюжий кусок омежьего болвана, даже нормально не сгруппировался при падении. А ведь умею, Захарка научил давным давно, еще в мою бытность сопливой мелочью. Позорище.

— Я еж, — буркнул. — Летаю низко и с пинка.

Мог и не уточнять, Егор уже успел заценить мои способности к полетам. Наверно, ржет надо мной в душе конем, воин. Эх. Бедный я, не понятый истинной парой.