Читаем Летчики-испытатели. Сергей Анохин со товарищи полностью

Одним из самых выдающихся и благодарных учеников семьи Анохиных был летчик-испытатель Георгий Константинович Мосолов. Он говорил: "Моя родная мама дала мне жизнь. Но у меня есть еще вторая мама, которая дала мне крылья и открыла путь в небо; это мой летный учитель - Маргарита Карловна Раценская". В одном из интервью писатель К.-Х. Айерман спросил Мосолова, кто из летчиков-испытателей оказался для него наиболее значимым. Георгий Константинович ответил: «Сергей Николаевич Анохин - звезда первой величины на летном небосклоне. Справедливо молва нарекла его человеком-птицей. О нем недостаточно сказать, что он человек редкого опыта и мужества, решительности и дружелюбия. Немногие летчики внесли столь большой вклад в развитие авиационной техники, как Сергей Николаевич. Знаете ли Вы, что однажды конструктор Яковлев сказал: "Я знаю Анохина уже много лет. Уважаю его безгранично и ценю как уникального специалиста науки о летных испытаниях. Но этот человек продолжает удивлять. На земле это обычный человек, с такими же житейскими слабостями, как все мы. Но в небе - это сокол! В его руках машина приобретает совершенно особые

достоинства. И этому не помеха - один глаз пилота"...».

Уже говорилось, что как бы ни было велико почти всеобщее уважение к Сергею Николаевичу, более того, чем больше оно было, тем сильнее его жизнь и жизнь его семьи вызывала зависть и пересуды некоторых из окружавших его людей... Поводы были всякие.

"Взять хотя бы покидание самолета, - говорила Раценская. -Летчики-испытатели обычно боятся прыгать с парашютом, боятся катапультироваться. А тут в испытатели пришел мастер спорта, ставший позднее заслуженным мастером парашютного спорта...". Зависть исходила, прежде всего, от летчиков, считавших себя в чем-то ровней Анохину. Вольно или невольно, отдавая должное его феноменальному летному мастерству и опыту испытателя, они покусывали его, раздувая грязные слушки о жене. Особенно больно жалил миф о ее неверности. Маргарита Карловна знала о грязи, которую на нее льют, и на склоне лет высмеивала жалких выдумщиков: "Сережу и мною пытались вывести из себя. Как? А вот так: скажут ему исподтишка какую-нибудь гадость обо мне, хорошо зная, что он необыкновенно любил меня, и довольны! Но моя жизнь была всегда на виду. У нас в доме не было и нет халата. Я всю жизнь работала среди мужиков. И уже с утра выходила подтянутая. Я и своих летчиц гоняла как чертей - приучала к тому же. Потому и сохранила форму, которой многие удивляются и поныне. Если бы я была той, кем кто-то хотел меня представить, прилепив вторую букву алфавита, меня отвергли бы прежде всего мои подруги и мои ученики, и я никогда не была бы столь высоким руководителем ни в Центральном аэроклубе, ни, тем более, в ЦК ДОСААФ...".

Маргарита Карловна хорошо знала, "кого ей шили". У нее был друг детства, красивый парень Володя. Он был женат на ее близкой подруге -Лере Хомяковой, и супруги очень любили друг друга. До войны Лера была инструктором ленинградского районного аэроклуба в Москве. Она ушла на фронт. В ночном бою сбила над Саратовом немецкий самолет. Но потом погибла. Володя женился во второй раз. У него была хорошая семья. Но, как и в детстве, как при Лере, продолжал опекать Маргошу -благо он работал в том же ДОСААФе, рядом. Он видел все напряжение ее жизни, и Маргоша всегда знала, что рядом с ней - верный друг, хороший, интеллигентный человек, очень уважавший Сергея

Николаевича.

Удивительно, но и сегодня есть люди, готовые (по прочтении рукописи этой книги) охотно "просветить" меня в том, насколько любвеобильной была Маргоша в молодости... Можно представить, что же было тогда, что могло дойти до ушей Анохина...

Завистники приносили немало огорчений, но цели своей не достигали. "Мало того, что Сережа продолжал любить меня, как и прежде, и все это знали, - говорила Раценская. - Он всегда был необыкновенно внимателен, а теперь его внимание стало особенно подчеркнутым. Вы помните же историю с камеей?..".

Как не помнить? Однажды Маргарита Карловна показала мне огромную, обрамленную золотом, необыкновенно искусно

выполненную камею. И сказала: "Это подарок Сережи...".

Как-то Анохины после ужина в ресторане "Москва" заглянули в ювелирный ларек, и их внимание привлекла роскошная, итальянской работы прозрачная камея. Поразил ее размер: "На кого же рассчитана она?" - спросила Маргарита Карловна, имея в виду то ли цену, то ли размер камеи. "Но это же произведение искусства..." - ответил Анохин, и разговор на этом закончился. Сергей Николаевич отвез жену в Крюково на том же мотоцикле, на котором привозил ее в любимый ресторан. В Крюкове она была на парадном сборе. И за заботами быстро забыла про чудесную камею.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное