Летят перелетные птицы

Он глянул на нее искоса, хотел что-то спросить, да промолчал. Ну да, она же сама просила – никаких вопросов… Интересно, как ему мама преподнесла тот ужасный разговор? Наверняка ж обсудила с любимым зятем дочкино «выкомаривание»! Судя по Лехиной неуютной перепуганности, вполне деликатно преподнесла. Вроде того – подожди, перебесится наша Анютка, снова человеком будет…

А может, мама права, и в нее просто бесы вселились? Как она ей в отчаянии крикнула – святой водой тебя окропить, что ли? О, боже, как стыдно-то… И звонить маме, извиняться, тоже стыдно…

– А чаю, Ань? Может, чаю горячего принести? С медом? Ты вон дрожишь вся, заболела, наверное.

– Нет, я не заболела.

– А чего дрожишь тогда? Может, на нервной почве?

Ишь ты, на нервной почве! Вот это уж точно мамино выраженьице, она любит все человеческие неприятности на «нервную почву» сводить. Ну, пусть будет на нервной почве…

– Ага, Леш. На ней самой. Такая нервная стала моя почва, просто спасу от нее нет. Одни сорняки наружу выдает.

– Ну, шутишь, и слава богу… – с готовностью растянул он губы улыбке. – Тогда, значит, я чаю сейчас принесу…

– Нет. Не надо. Я потом, перед сном, стакан горячего молока выпью.

– Ань… А у нас все хорошо, правда?

– Конечно, Леш… У нас все хорошо.

– Слушай, Ань… Ты только не сердись, я вот еще что спросить хотел… А этот, который муж Варьки Анисимовой…

– Что – муж Вари Анисимовой? – вздрогнув, она чуть приподняла голову от подушки, глянула на него удивленно. И замерла, ожидая сути вопроса.

– Он все-таки уехал, да?

– Что ты имеешь в виду? – села она на диване, подобрав под себя ноги.

– Ну… Бросил ее, да?

– А почему ты вдруг спросил, Леш?

– Да так… Сам не знаю.

– Нет уж говори, если начал!

– Да видели тебя с ним сегодня. Около автостанции. Он уехал, да?

– А тебя что больше в этом вопросе беспокоит? Что он жену, как ты говоришь, бросил, или что меня с ним видели? Уж не ревновать ли ты меня вздумал, а, Леш?

Она и сама почуяла, как нехорошо начал взвиваться голос раздражением. Нет, ну зачем он..? Ведь просила же – не задавать сегодня глупых вопросов!

– Да бог с тобой, Ань! Что я, дурак, что ли? – неожиданно резко обернулся он к ней, сверкнул глазами. – Я тебе про Варькино горе толкую, а ты… При чем тут вообще ревность-то?

Вырвавшееся было наружу раздражение, сделав кульбит, застыло неловкостью. Вот так, значит. Ни при чем, значит. Ну, ну…

– Я к тому, Ань, что теперь с Варькой на самом деле будет? Неужели вот так можно – взять и скинуть с рук больную жену, как ненужную рукавицу… Неужели на этого мужика никакой управы нет?

– Какого…мужика? Леш, да ты хоть знаешь, кто он, этот мужик?

– Да кто бы ни был, какая разница?

– Нет уж, есть разница! Он, между прочим, серьезным творческим делом занимается, и время его по минутам и секундам расписано. Он вообще, Леш, из другой категории людей, нам с тобой неведомой… Как с другой планеты… Ну, как тебе еще объяснить…

– Да ладно! Как на красивой девчонке жениться, так с этой планеты, а как помочь в беде, так уж и на другую перелетел! Классно ты рассуждаешь!

– Да они вообще не были женаты, Леш…

– Но жили-то вместе!

– И что с того? Мало ли кто и с кем свою постель делит? Тем более что он – Синельников! Да у него таких Варь, знаешь, сколько за всю жизнь в постели перебывало? А Варя… Кто такая Варя? Просто девочка из села Одинцово, хоть и очень красивая. Да, случилось у девочки горе… Но он-то в этом не виноват! Она сама пошла на риск, никто ее не заставлял… Значит, и отвечать за него сама должна, как ни жестоко это звучит! Это ей не повезло, понимаешь, ей! А вовсе не ему.

– Ань… Ты что? Ты… Неужели и вправду так думаешь?

Спросил, глядя куда-то в пространство комнаты, даже головы к ней не повернул. И голос пророкотал тихо, как набухшая громовыми раскатами туча. Она видела сбоку, как дернулись желваки на его скулах, как нервно сплелись в замок мощные короткопалые ладони. Ого. Вот и натуральный Леха Власов проглянул, во всей красе. Слетела скорлупа искусственно выращенной деликатности, вздыбилась природная «нервная почва», сейчас правду-матку наотмашь резать начнет…

Да, такой вот он, Леха. Для него своя правда и есть та самая правда-матка. Что внутри созреет, то и наружу попрет. Пора как-то из разговора выруливать, однако. Для Лехиного буйного простодушия такие эмоциональные перегрузки вредны.

– Да ладно, Леш… Ну, так я думаю, или не так я думаю… Какая вообще разница, что мы оба об этом думаем? Или, наоборот, не думаем? Реальные обстоятельства от наших думок все равно не изменятся. Чего чужую воду в ступе толочь? Они сами разберутся. Ну, Леш…

Протянула руку, положила ладонь на тяжелое бугристее предплечье, пощекотала слегка. Он медленно повернул голову – взгляд сосредоточенный, кожа на лбу тоже буграми собралась, вот-вот какая-то созревшая мысль выскочит. И хорошо бы – не агрессивная, в сторону «коварного подлеца» Александра Синельникова направленная. Вдруг предложит ради восстановления справедливости бока ему наломать? Хоть и не наломает, конечно, но выдать наружу такую мысль может, с него станется.