Летят перелетные птицы

– Ну, чего молчишь? Все-таки обиделась, да? Ты скажи, Ань, я ее живо на место поставлю! Еще не хватало – мать командовать будет, когда нам детей рожать! Когда понадобится, тогда и родим…

Так. Понятно. Значит, в прошлый раз мамаша о внуках речь заводила. И наверняка не вопросом, а прямым требованием. Да, точно, было что-то такое… Еще и выраженьице было произнесено довольно специфическое, она еще удивилась…

– И никакой ты не будешь этой…как ее…фу, леший, слово забыл…

– Смоковницей, да? Мама сказала, что еще немного, и я стану бесплодной смоковницей?

– Ага, точно… Надо же, придумала мать дурацкое словцо! Смоковница, главное! И где только такое выкопала?

– Да ладно тебе, Леш… Ничего она не выкопала. Действительно, есть такое выражение – «бесплодная смоковница». Это из евангельской легенды… Иисус увидел на дороге смоковницу, подошел поближе, а на ней плодов нет. И сказал – да не будет же впредь от тебя плода вовек! И смоковница тотчас засохла. Отсюда и выражение пошло. Выходит, никакое оно не дурацкое. Просто твоя мама решила меня попугать маленько. Видишь, даже легенду где-то вычитала, чтобы аргумент весомее был. Такие изыскания, наоборот, уважать надо.

– Так значит, ты не обиделась?

– Ну… Как сказать… – спохватилась она запоздало, – не то что бы…

– Тогда пойдем, а? Завтра и погоду хорошую обещают…

– Нет, Леш. У меня по дому много дел накопилось, и вообще… Могу я в свой законный выходной просто одна дома побыть? На диване поваляться, телевизор посмотреть?

– Дался тебе этот телевизор…

– Ну да, а что? Там в субботу как раз интересный сериал начинается!

Фу… Какое противное вранье из нее бодрым потоком хлещет… Невесть чего уже в это вранье вкрутилось, даже и телевизор с интересным сериалом приплела! Как будто Леха не знает, что сроду она никакими сериалами не увлекалась…

Нет, а действительно, почему бы ему прямо не сказать – к Анисимовым, мол, обещала в субботу зайти? Он вовсе бы и не против был, даже наоборот, вполне уважительно бы отнесся…

А все равно – не сказала. Наверное, истинную правду всегда легче за враньем припрятать. Само собой как-то получается. На границе правды и полуправды легкого веселого гопака не спляшешь, уж больно тонкое лезвие…

– Что, так и просидишь дома одна целый день? – не унимался Леха, глядел исподлобья с подозрительным сочувствием. – Ну чего ты тут будешь одна-то, Ань… Какое в том тебе удовольствие, не понимаю?

– А не понимаешь, и не надо! – вдруг взъярилась она, устав от неприятного лживого разговора. – Чего ты ко мне привязался, Леш? Сказала, не пойду, значит, не пойду! Может, я элементарно выспаться хочу?

– Да ладно, чего ты… Спи себе на здоровье. Я ведь как лучше хотел. Чтобы на воздухе целый день, чтобы в баню…

– Прости, Леш. В другой раз в бане попаримся. Прости, я и правда… Не могу…

И отвернулась второпях, чтобы лица не увидел, засуетилась над подгорающими на сковородке котлетами. Аккурат они в самый раз подгорать начали, можно больше с враньем не хлопотать.

И утром, в субботу, опять вранье. Лежала под одеялом, притворялась крепко спящей, пока Леха, собираясь, ходил по квартире на цыпочках. Даже посапывала для пущей убедительности, ждала, когда он из дома уйдет. Ага, дверь хлопнула. Открыла глаза, вздохнула с тоскою. А день-то начинать страшновато, каким он еще выпадет, этот субботний день… Ждала, его, ждала! А зачем, спрашивается? Как говорится – пан или пропал…

Откинув одеяло, села на постели, сердито передернула плечами – что за мысли глупые в голове? Какой там «пан» к чертовой матери? Совсем умом тронулась в ожидании этой субботы! Ничего себе, поползновения! О, господи, стыд какой… Даже кожа на руках пупырышками пошла.

Однако строгий на саму себя окрик почему-то не сработал. Сознание стойко сопротивлялось, на мысль о стыде не поворачивалось. Тормозило сознание изо всех сил, выдавая ответное возмущение – о каком таком стыде речь-то идет? Это не стыд, это жизненные обстоятельства так сложились… Переплелись, сошлись в точке соприкосновения с чужой бедой, а совестливые болезненные импульсы выдали соответствующую реакцию. То бишь как будто бы чувство стыда.

Нет, а если, допустим, объективно на все посмотреть, без совестливых болезненных импульсов? Ну да, Варю жалко, конечно. Ужасно жалко. Но ведь сама по себе жалость не должна чужого чувства определять… Оно само по себе живет, чувство-то. Ему, чувству, вообще все равно, кто в его зрение попадает, юная красавица-модель или другая какая кандидатура. Не юная, не красавица, зато умная. Нет, не умная, а… Как же было сказано тогда, при расставании… Ах, да, занятная! Александр Синельников сказал про нее – занятная! И так посмотрел, прощаясь, так посмотрел…

Господи, бред какой. Фантазии влюбленной восьмиклассницы, отягощенные муками зрелой совести. Кто бы ей неделю назад об этом рассказал… Обругала бы того рассказывающего, на чем свет стоит, а ситуацию бы прямым кощунством назвала. Конечно, настоящее кощунство! Не отходя от постели больной девочки… Стыдно, Анна Ивановна, ой, как стыдно…