Летняя книга

Она была голодной, сидела взаперти, но знала, что есть песни с припевами, которые можно петь только шепотом, есть разговоры, которые обрываются с ее появлением, и есть книжки, читать которые можно только с фонариком под одеялом. Кроме того, жизнь упорно не подпускала Кристину к своим бурным водоворотам, потому что та слишком долго ходила в ботинках на шнурках и потому что у нее была деловая, сдержанная мать и не склонный к эмоциям отец.

Но Кристина эту жизнь обманула. Причем весьма элегантно. И теперь гордо и спокойно отказывалась от всего, о чем мечтала в детстве и что все никак не могла получить.

Теперь у нее есть Высший Интерес. Она связана платонической дружбой с совершенно самобытным художником философического склада, которому присудили Гран-при, у которого было уже четыре выставки и который точно знает, как устроен высший свет. Хотя общение с ним художника, разумеется, не интересует! Она ходит с ним вдоль берега Сены при свете луны и говорит об Искусстве и Религии. Она полностью переменила все свои старые поверхностные представления и больше не хочет просто путешествовать и иметь маленькие ухоженные руки. Ее старые мысли были ошибкой Жизни, которая не позволяла ей побыть молодой. Правда, у нее появился Комплекс Неполноценности. И реакция выражалась исключительно как Сублимация. Но все равно это было прекрасно! А лучше всего было то, что ей дали слово и все ее слова воспринимались всерьез. Это был Духовный Обмен, Душевная Общность, именно то, в чем она так нуждалась! Господи, ну почему мама и папа никогда не понимали этого?! Почему они все время думают только о чулках и векселях?! И считают, что на свете нет ничего важнее цензуры и котлет?! А все потому, что они видят неправильно и не думают о других! При мысли о родителях ее переполняло сострадание. Когда она вернется, она научит их видеть. К примеру, сейчас они бы вообще не заметили этой прозрачной синевы и белых соцветий, что так таинственно светятся за оградой Люксембургского сада, и не почувствовали бы пульса города… Они вздрагивают, только когда слышат «любовь» или «кровь», а слова вроде «всегда» и «никогда» считают преувеличением.

Как хорошо, что она не старая! И очень счастливая! Все просто, ясно и восхитительно, и она никогда и ни за что все это не забудет, даже если потом у нее будет шестнадцать, да, шестнадцать детей!

Кристина громко рассмеялась, она шла под моросящим дождем и у каждого фонаря начинала вращать прозрачным зонтиком, любуясь тем, как красиво танцуют светящиеся круги. Купила красную азалию и немедленно поняла, что ей очень хочется потанцевать. Эта мысль шла слегка вразрез с Сублимацией, но у философов тоже бывают минуты слабости.

Немного постояла у ворот дома художника, закрыв глаза и удерживая свою радость, – узнавала ее, обладала ею. И наконец толкнула тяжелую дверь, которая медленно открылась внутрь, в черную пасть двора. Двор был, конечно, просто фантастическим! Ни одного горящего окна, ни одного фонаря, только небольшой серый четырехугольник на самом верху – небо. На спящие стены падали слабые отблески буйных огней бульвара, она уловила их, пока довольно долго стояла на месте, не понимая, куда идти. Там было так темно! Ему следовало просто встретить ее на улице, а не рисовать все эти детальные чертежи с объяснениями, как его найти! Похлопав по кирпичной стене, она нащупала лестничный проем – похоже, здесь. Теперь осталось только взяться за перила и подняться на восемь пролетов. Дальше несколько крутых ступенек стремянки, дверь с металлической сеткой – и она на месте. Пахло мокрой старой шерстью. Лестница не кончалась. Где-то на седьмом этаже случайный отблеск чьей-то газовой лампы показал ей кусок стены с отвалившейся штукатуркой. Из-за закрытых дверей не доносилось ни звука, дом казался вымершим, брошенным. Ее вдруг охватил смутный страх, захотелось вернуться назад.

Наконец она дошла до двери с металлической сеткой. Когда она ее открыла, раздался тихий звук колокольчика. Кристина замерла в сомнении. На пол через всю комнату упала полоска света. Кристина медленно и громко спросила: «Это ты?»

«Разумеется, я, – ответил он, – кто же еще?»

Она сделала несколько шагов вперед и остановилась как вкопанная, уставившись на его лицо. Бородка! Бородка исчезла! Он выглядел как все – пугающе как все. Он больше не был похож на того, кто рисует, ходит вдоль Сены и думает. Это было ужасно.

Раздраженный ее немым неодобрением, он сердито добавил: «Я тебя очень долго ждал».

«Это я виновата? – ответила она с вызовом. – Здесь же совсем темно. Глупая идея – просить меня прийти сюда!»

«Ну не сердись! – Он сменил тон. – Цветок такой нежный…» И с внезапной теплотой: «Ты ведь не такая, как другие женщины, нет! Входи же, дорогая, взгляни на раму, что достойна богемного существа!»