Летний брат

— Не ной, — говорила мне ма, — радуйся, что можешь сидеть сам.

Вода закрывала Люсьену уши, он лежал и высасывал влагу из мочалки.

Когда она выходила и оставляла нас одних, я опускал игрушечную леечку под воду и потом поливал ему грудь, а из-за этой его продолговатой вмятины у него на теле образовывалось целое озеро. А потом было самое веселье. Люсьен уже начинал икать и брызгаться, когда я во второй раз еще только набирал под водой лейку. Ногтями на ногах он нетерпеливо скреб мне бедро. Тогда я поливал его член, который слегка напрягался и фонтанировал прямо на его живот и на мои подтянутые к груди коленки.

Когда мы только что мыли его в душе, член у него тоже немного увеличился. Но па ничего не сказал.

Зажигалкой он сорвал крышку с пивной бутылки.

— Я это заслужил.

— Феффе, феффе, — бормочет Люсьен. От легкого ветерка по его спине до самой шеи бегут мурашки. Па повисает на поручне с краю кровати. Средний палец обхватывает горлышко бутылки: он всегда их так держит.

— Феффе, феффе. — Люсьен начинает трястись. — Феффе.

— Да-да, парень, и не говори, — реагирует па. Он делает большой глоток пива.

Руки Люсьена похожи на железную клешню из автомата с кучей мягких игрушек. Как и клешня из автомата, он почти всегда роняет то, что хочет взять. Но бутылку он хватает с первой попытки. От энтузиазма он весь приходит в движение, пытаясь прижать к груди свою добычу.

— Эй-эй-эй, отпусти-ка.

Пиво выливается на живот Люсьена и простыни.

— Отпусти! — командует па. Рико и Рита вскакивают, но не понимают, что они сделали не так. Па пытается осторожно выкрутить бутылку из рук Люсьена. — Пусти!

— ФЕФФЕ! — практически кричит Люсьен. Я не знаю, нужно ли мне вмешаться. — ФЕФФЕ!

— Ну, тогда как знаешь.

Па высовывает руку Люсьена с зажатой бутылкой за бортик и переворачивает ее так, чтобы остатки пива вылились на траву.

— Видал в душе, какой у него? — па кивает на Люсьена.

Он все-таки заметил его член? Я пожимаю плечами.

— Тогда и в душ его можешь водить без меня.

— Один?

— А ты что думал?

— Что вместе.

— Вместе? Мы же не можем всё делать вместе.

— И что, ты меня каждый день одного будешь оставлять?

— Кажется, твоему брату становится холодно. — Он повыше натягивает на Люсьена полотенце. — Сейчас мы ему подгузник поменяем, это у тебя тоже должно получиться.

До сих пор мне удавалось не присутствовать при этом.

— Или ты лучше оставишь его лежать в собственном дерьме, если меня не будет рядом?

— Нет, конечно.

Мы оба следим за траекторией полета шмеля у лица Люсьена. Как раз в тот момент, когда па уже хочет его отогнать, он юркает в песчаный туннель среди травы. В дырочку меньше мышиной норки. Перед ней виднеются точечки мертвых красно-рыжих мохнатых жучков.

— А помнишь, тогда, со шмелями?

— Что?

Хоть я абсолютно точно знаю, что па имеет в виду. И знаю, что он любит об этом рассказывать, в основном потому, что в конце он обязательно каждый раз делает мне «сливку». Понятия не имею почему.

— Мы выбрались поплавать, ма тогда еще была с нами. В карьер, помнишь?

— Там, где когда-то водолаз утонул?

— Наверное. Ты рассматривал этих шмелей и вдруг спрашиваешь: «Папа, а шмели — это шубки для гномиков?»

— Что, так и спросил?

— Ага-а! Вот таким вот ты был шпенделем.

Его рука гладит мою невидимую голову где-то на уровне его бедра.

— Блестящая идея! Мне бы тоже такую шубку из шмелей.

Он несильно выкручивает мне нос.

— А когда у тебя день рождения? — спрашиваю я.

— Ну если ты сейчас начнешь откладывать, — ухмыляется па, — то на следующий год сможешь подарить мне рукав от такой шубки.

22

— Еще рань несусветная! — слышу я возглас па. — Чего вам тут понадобилось?

— А ты иначе снова уйдешь, — это уже голос Генри. — Тебя последнее время целыми днями не бывает.

— Некоторым приходится работать.

— Да что ты?

— Да, представь себе!

— А младшенького, значит, оставляешь ходить за братом?

— Я не могу быть во всех местах одновременно.

— Притащил, значит, сначала сына-инвалида сюда, а потом вдруг пошел работать.

— Ну вы же, черт возьми, ноете постоянно, что я денег должен.

— Ну-ну, не прибедняйся, Морис. Долг у тебя уже много месяцев. И где, кстати, наша доля от оплаты постояльца?

— Какая доля?

— Он же в конце недели должен был заплатить.

— Я этим занимаюсь.

— Слушай внимательно, Морис…

Жан, судя по всему, тоже там.

— Мы тебе дали два дня… чтобы ты сам к нам пришел.

— Зачем?

— Этот твой второй сын… Брайана мы еще готовы были терпеть. Но…

— И куда деваться моему Люсьену?

— Ты помнишь, что мы на это сказали. И все равно привез его сюда.

Я приоткрываю дверь. Генри и Жан стоят ко мне спиной. Па наворачивает круги в одних трусах и шкрябает ногтями себе по рукам, будто у него татуировки чешутся.

— Но это всего на пару дней, — пытается он снизить накал. — А потом Люсьен уедет.

— Не ври.

Па распахивает глаза так широко, что они чуть ли не вываливаются из глазниц.

— Я не вру!

— Он тут, черт бы все побрал, на целый месяц.

Повисла тишина.

— Это, это… не так.

— Не так?

— Максимум неделя.

— А кровать, конечно, все еще перепродаешь?

— Люсьен в ней пока что полежит. Но на продажу я ее уже выставил.